Виктор Кагермазов - Огненные знаки судьбы

– Лады! Что мне трудно, что ли!? – согласился Саня.

Когда подошло время, Виталий не спускал глаз с Санка, а как только прозвенел звонок, быстро подошёл к нему и спросил:

– Ну что? Что видел? На кого смотрел?

– Да ничего не было, я смотрел на Яна, как и договаривались. Просто над головой два тёмных круга, это скорее всего эффект как от картинок, помнишь по школе гуляли разные Моны Лизы, смотришь на них долго, потом на стенку взгляд переводишь, а там картинка вырисовывается. Так что не забивай себе башку, всё просто, как ясный день. Ну а ты, что видел?

Виталий некоторое время молчал, затем тихо, растеряно ответил:

– Да, были! Человечек огненный стоял на коленях, а в груди у него меч торчал.

– Но ты даёшь, Вит! Это наверно от того, помнишь, в шестом классе всё играли в игру? Рисовали человечков просто линиями и кружочек сверху, одну группу слева, другую справа, ставили ручку сверху одного человечка и надавливали на ручку в сторону противоположной группы, на кого попадал след прочерченный ручкой, тот считался убитым, и так до победы. Наверно у тебя эта игра запала, плюс усталость, забудь, всё чепуха!

– Да Сань, человечки и правда, такие, только огненные! Может ты и прав – согласился Виталий.

Но в душе он понимал, что всё не так, всё намного серьёзней, было досадно, что ему не кому объяснить, не с кем поделиться. А может всё-таки маме рассказать, она сразу всё поймёт, но подумав, решил больше некому ничего не говорить, просто записывать всё в тетрадь, а дальше видно будет, как поступить, так и решил.

Шли дни, в его тетрадке было уже два десятка фамилий, и над каждой были нарисованы красной пастой знаки. Но Виталия расстраивало, то, что зима заканчивалась, а с ней дни становились длиннее, блики от вечного огня на каменном воине, стали почти не видны. А сильнее всего огорчал слух о том, что памятник снесут к 9 мая, а сбоку от него поставят другой, современный и большой. Огорчало потому, что ещё треть класса была не записана в его тетрадке. Тут ещё как назло он заболел, сильная простуда, в больницу его не положили, но прописали постельный режим. Больше недели он провалялся в постели с температурой, но как только ему стало легче, он засобирался в школу.

– Ты бы, Виталик, ещё пару дней дома побыл, не окреп, а уже в школу собрался, неужели, по школе так соскучился? – глядя на него, сказала мать.

Но вместо ответа, Виталий вдруг спросил:

– Ма! А настоящие предсказания бывают?

Лицо матери резко изменилось, оно стало не столько грустным, сколько сильно озабоченным, будто Виталий своим вопросом поставил тяжёлое препятствие перед нею. Она сдавлено, будто ей не хватало воздуха, сказала:

– Я, было, уже успокоилась, думала, что мои дети будут ограждены от всего этого, все шестеро даже словом не обмолвились про такое, а нет, ты вот седьмой интересуешься, и сразу про предсказания. Ну что же спрашивай, что вдруг тебя так озаботило?

Тон, которым говорила мама, и выражение её лица, сбили Виталия, и чтобы совсем её не расстраивать, он быстро сказал:

– Да нет, ма, это я так просто, гляжу на всех в классе, и думаю, ведь у них у всех судьбы по-разному сложатся!? Так, что то в голову пришло.

Мать изучающе посмотрела Виталию в глаза.

– Ладно, беги в школу, опоздаешь ненароком, время вон уже сколько. Да! И справку не забудь, на столе лежит.

Виталий схватил портфель и быстро выскочил из дому. На улице никого не было, это значило, что все ученики уже прошли, закинув портфель за плечо, он побежал. Добежав до железнодорожного переезда, повернул в сторону городского парка, за которым и находилась его вторая школа. Впереди, у пруда, по дорожке шли соседские мальчишки, но он их догонять не стал, и уже не спеша пошёл сзади. Ещё издали Виталий увидел, что старого памятника нет. Подойдя ближе, с сожалением посмотрел на пустое место, где вместо памятника, лежала небольшая кучка битого бетона, да всё вокруг было засыпано маленькими кусочками серебристой краски, словно кто-то очистил здесь огромную рыбину, и её чешуйки большущим пятном светились в лучах утреннего солнца. Он стоял среди этого огромного блестящего пятна, ему было горько. Так горько, как было давно, совсем давно, когда заболел, и его отправляли в больницу, совсем ещё кроху, а он, уткнувшись лицом в мамин живот, не видел ничего, кроме цветастого маминого платья, не слышал ничего, кроме маминых слов, которая пыталась его успокоить, плача сама. Никто тогда не понимал, что творилось у него в душе, в тот момент весь мир был против него, и даже мама, не могла забрать его с собой. И вот сейчас, стоя среди останков разбитого памятника, он испытывал похожее чувство, будто у него отняли, что доброе, давнишнее, своё. В школе через дорогу раздался звонок, Виталий с неохотой поплёлся в школу.