Дмитрий Грачёв - Некоторые записи в блокноте пантеиста

«Грецкий орех» подлетел к красивой голубой планете. Моря, океаны, горы. Почти Аюбская атмосфера. Но планета, не кривил Джигой Джагаар, во много раз краше. Прелестно голубая. Слишком много воды. От корабля отделились несколько зонд-сканеров и устремились к планете. Скоро Джагаар будет знать про неё всё. Не беда, что сканеры эти не больше булавочной головки. Информация стала поступать немедленно: состав атмосферы, почвы, воды. А главное – обнаружена жизнь. Разумная жизнь. Пусть в самом зачатке, но всё же жизнь. Вот она – сурайская удача. Хвала Джиге Нарума.

Почти полгода провел Джагаар на орбите голубой планеты и даже полюбил её. Её несуразные, гигантские, по его меркам, двуногие обитатели были почти дикие: ели мясо, воевали из-за всяких пустяков, но в то же время могли любить. Им не чужды были боль и сострадание, что вообще-то было редкостью. Религии «дикарей» были примитивны, но уже их присутствие давало «двуногим гигантам» огромный потенциал. Компьютер почти со стопроцентной вероятностью рассчитал все их войны, эпидемии, взлёты и падения и выдал результат – выживут и поднимутся очень высоко. По сравнению с аюбцами останутся детьми, но через пару тысяч лет полетят к звездам. Что же, миссия Джагаара была здесь окончена. Нужно отправляться дальше. Но что же так не даёт сураю покоя? Три дня молился Джагаар, глядя сквозь иллюминатор в голубую красоту, и, наконец, решился. Этот поступок даже для сурая покажется безумным. Он подарит этому миру знание о Джиге и Наруме. Не в этом ли его миссия? Не только познавать Нарум, но и учить его законам. Первые сураи-проповедники так и поступали. Так сделает и он.

* * * * *

Под раскидистым деревом с ярко-красными плодами рожала немолодая уже женщина. Схватки застали её в дороге, и лишь тень этого ветвистого исполина да забота двух служанок хоть как-то облегчали бедняжке муки. Лицо в поту, голову женщина облокотила о ствол…

Спустившись с дерева, крохотный паучок шустро юркнул роженице за отворот расстёгнутого платья. «Сейчас, милая, придется ещё чуть-чуть подождать, но тебе станет легче», – думал Джагаар. Это был именно он. Чуть заметный укол сока аюбской Батиссы, крохотный надрез возле пупа. Ещё мгновение – и тончайший зонд уже поместил крохотный серебряный имплант прямо в темечко ещё не рожденного младенца. Ни роженица, ни ребёночек так ничего и не заметили. А мощнейший компьютер «корабля-ореха» уже начал с орбиты вещать на только что установленный приемник «листы Нарума» – священную книгу мудрости древних аюбцев.

«Дело сделано, – думал Джагаар, – только выдержал бы мозг младенца. Но эти дети природы крепки, как никто во Вселенной. На всё воля Нарума…». Тончайшей нитью мелькнул телепортационный луч, и уже из кабины корабля Джагаар наблюдал, как на свет появился чудный здоровый малыш. Только волосы его были седы, как у древнего старика. Все-таки вмешательство сурая не прошло бесследно. «Маленький мой старичок, родимый, – ворковала счастливая и уставшая мать. – Я назову тебя Лао. Лао Цзы. Ты будешь великим человеком». А младенец смотрел на неё внимательными, не по-детски мудрыми глазами, и улыбался.

* * * * *

Компьютер рассчитал почти со стопроцентной вероятностью, что «крестник Джагаара» Лао Цзы уже скоро (по аюбским меркам) напишет трактат «Дао де Дзин» – переведенные и подогнанные под реалии планеты Земля «листы Нарума», станет основателем новой религии – даосизма, принесет в мир мудрость Нарумского масштаба, будет обожествлён, забыт, вернётся вновь… Но на всё воля Нарума.

Джагаар крепко спал в криосне. Ему снились хорошие сны. Он был счастлив. Нарум один для всех: и для маленьких паучков, и для больших людей. Ему все равны и все нужны. И он, сурай Джагаар, сделает всё, чтобы донести эту истину всем и во все уголки Вселенной. Его «корабль-орех» мчался в гиперпространстве. Одна лишь Джига знает, где он окажется через час, через неделю или никогда.

Я стоял перед старой, обитой облупившимся коричневым дермантином дверью на четвёртом этаже в таком же старом, местами потрескавшемся и вроде как покосившемся девятиэтажном доме, и не решался позвонить. Эта квартира была, наверное, одной из последних коммуналок в нашем городе, где крохотную десятиметровую комнатку до недавнего времени занимал мой добрый знакомый Баргуза Соломон Лавович, которого и я, и все соседи называли просто – Баргуза. Сколь необычно было его имя, столь же не похож на всех был и его носитель.