Светлана Дьяченко - Волк, который любил читать

А вот и Дом.

Волк запрыгнул на крыльцо и толкнул плохо прикрытую дверь лбом. Изнутри пахнуло затхлым запахом, который всегда поселяется там, откуда уходят люди. Первое время Волку неприятно щипало ноздри и хотелось чихать, но очень скоро он понял, что так пахнет тайна, и совершенно привык.

Место зверя было у камина. Естественно, он не зажигал его, ведь животные боятся огня – за то, что тот не подчиняется им. Но тем не менее перед камином был уютный ковер с пушистым ворсом, а с двух сторон – светлые окна.

Волк прикрыл за собой дверь, подцепив ее, как обычно, когтем за отбитую щепу, чтобы зима не заметала снегом просторный коридор, ведущий в гостиную.

Здесь он любил лежать, зарывшись в ворс ковра и рассматривать Дом изнутри. Все звериное, лесное, оставалось снаружи, особенно сейчас, когда злая метель вот-вот могла застучать в окна, а Волк оставался один на один с маленьким человеческим миром.

Тут, должно быть, жил богатый человек. Говорят, у богатых свои причуды (не столь важно пока, откуда Волк это знал). Возможно, одна из таких причуд и сподвигла хозяина Дома уйти в эту глушь.

Постройка была на редкость добротной. Волк искренне не понимал, отчего так странно было для других поселиться здесь – в постоянном тепле, уюте и безопасности.

В отличие от любых нор сюда даже за несколько лет не сумел прорасти лес, а гниль только-только начала пожирать деревянные стены. Волк порой даже жалел, что Дом потерял своего человека – столько добра, столько сокровищ и чьей-то работы было оставлено медленно погибать. Как, должно быть, уютно здесь было когда-то!

Вещи было жальче всего. Почему-то Волк ловил себя на мысли, что им грустно не иметь возможности служить так, как было заложено творцом, – на стуле много лет никто не сидел, камин не топился, посуда, раньше сверкавшая позолотой, покрылась пылью и привечала разве что пауков, которые тут были везде.

Конечно, вещам была уготована долгая жизнь. Если крыша так же долго будет сдерживать натиск дождя и снега, то шкафы и столы будут медленно гнить, книги – сыреть, а посуда – лежать, похороненная под паутиной и такая же прекрасная, как прежде. Но разве важен долгий век, который был потрачен впустую?

Волк жил здесь уже вторую зиму. За это время он успел навести порядок: тряпки были зубами стасканы в угол, некоторые перевернутые стулья поставлены так, как зверь видел на картинках. Единственное, что он не трогал, – это посуду и статуэтки – после того как, пытаясь сдуть жирного паука с лица розовощекого белотелого мальчика, уронил его на пол и оставил вовсе без головы. Перед мальчиком Волку было стыдно – пришлось изловчиться и спрятать его в шкатулку, чтобы хоть как-то обхитрить свою совесть.

Было в Доме и то, что Волка пугало. И ничто не могло бы испугать больше – ни хлопанье ставней, ни ветер, воющий в трубах, ни шуршание мышей. Ничто, кроме грозной кабаньей головы, висящей на стене на деревянном основании.

К несчастью, она украшала именно гостиную, где зверь проводил больше всего времени.

Трофей с пустыми глазами, когда-то вывалившимся в агонии языком, со смазанной чем-то шерстью и непонятно куда девшимися внутренностями, которыми, по идее, от него должно было бы вонять слишком сильно, чтобы человек повесил себе это на стену.

Совершенно неясно, как люди могут вешать подобное в доме? Вешали, Волк знал. Ставили чучела животных по углам своих спален, изломав их грациозные спины, набив опилками и мусором содранные с кровью шкуры. Вешали на стены, подписывая даты смерти животных, а рядом хранили ружья и арбалеты, из которых стреляли в этих зверей. Ношение шкуры никак не могло с этим сравниться, оно хотя бы объяснялось потребностью, ведь собственных шкур у людей не было, и Волк сам часто задумывался, как тяжело это – постоянно шить себе новую.

Трофей же, видно, принадлежал хозяину Дома. Волк никак не мог понять, зачем хранить дома смерть добровольно? Она, когда приходит, то ничем не прогонишь обратно. Волки забивают по несколько оленей, порой и кабанов в год – но никто еще не додумался хвастаться хвостом и копытом.

Видимо, подобный ужас тоже был отголоском человеческой странной привычки – доказывать что-то друг другу. Если волк скажет другому волку, что забил оленя в одиночку, тот, скорее, поверит – да и какой прок от неверия? А вот если человек скажет другому человеку, что на охоте убил оленя, ему не поверят.

Посмеются, крутя усы, ткнут пальцем.

Но если волк, когда ему откажутся верить, забудет об этом, то человек на этот случай, скорее, припасет отрубленную голову у себя дома.