Вера Переятенец - Александриты приносят счастье

Помимо музейных шкафов с работами, закрытыми на ключ, повсюду стояли музейными тумбы-подставки, на которые заботливые руки Тамары Вачеславны, не без помощи охранника, водрузили затонированные гипсовые головы разных героев войны и труда. Наличие музейных бирок и тумбы несколько смягчали ощущение кладбищенского некрополя, ведь оригиналы этих шедевров располагаются в основном на Серафимовском и Никольском кладбищах Питера. В годы перерывов между памятниками – это источник немалого семейного дохода. Поговаривали, что в основном создавала эти шедевры супруга академика. Она человек талантливый, и сама делала интересные проекты, но здесь автором значился Михаил Ефимович, а за его имя всегда дороже платили. Но разбираться в этом сейчас уже никто не будет, да и зачем знать родственникам, что они сильно переплатили за надгробье.

Мастерская супруги академика была рядом. Небольшая, метров пятьдесят, с центральным кругом побольше и двумя подставками – станками для работы. Здесь были собраны не только ее вещи. По полочкам расставлены небольшие макеты статуэток, по стенам – фотографии памятников, гипсовые рельефы мемориальных досок, которые та активно создавала. Здесь же, много из того, что не сочли ценным неблагодарные музейщики: картинки внуков, портреты дочерей, написанные другом семьи.

Этот интерьер почти весь был заснят Вероникой, поскольку огромные фотографии значились в списке работ, предназначенных для экспертизы.

– Знаете, здесь даже считать ничего не придется. Смотрите, я стены снимала, тут почти все, можете сравнить.

– Да, отлично, потом на почту скинешь. Пойдемте дальше. Что тут еще есть?

– Да кабинет Михаила Ефимовича. Вот он, закрыт.

Кабинет был, действительно, закрыт и тут царил относительно идеальный порядок. Все так же нетронуто – на полках ряды книг, старинный стол, оригинальное кресло из дуба, по семейной легенде созданное архитектором Белогрудом для себя и впоследствии подарено Михаилу Ефимовичу его вдовой, с которой они дружили. У них дома находился и фамильный сервиз Белогруда, и его столовое серебро. Алевтина Михайловна говорила, что это была оплата за памятник на его могиле. Это, кстати, не единственная расплата антиквариатом. В квартире Вероника обратила внимание на прелестные фарфоровые кашпо и вазу молочного стекла – тоже результат мемориального бартера.

– Ну что?

– Да на первый взгляд, все в порядке.

– На второй тоже. Я помню каждую вещь здесь. Все в порядке.

– Ну, значит, все осмотрели? Вообще не понятно, за что убили? Смерть ради смерти… Пора закругляться. – Видно было, что за полтора часа хождения по замороженному пространству, следователь порядком замерз. Да и дамы уже хлюпали носом. Организм явно просил согреться горячим чаем.

– Ага, давайте заканчивать, а чайку я сейчас заварю, – ожила музейная дама- А мы уже все осмотрели. Только кладовка – форматорская осталась.

– Тогда давайте посмотрим, и все, закругляемся, а то околеем.

– Да там ничего ценного нет, так хлам.

– Ну, Тамара Вячеславовна, мы же не ценности ищем, а улики, восстанавливаем следы преступления.

Форматорская, это, конечно, условное название, на самом деле там хранились рабочие материалы, небольшие запасы глины и арматуры, в выгороженном помещение находились шкафчики для рабочей одежды, небольшой стол со стульями, где подсобные рабочие устаивали перекур, и, чего скрывать, иногда выпивали. Сам Михаил Ефимович ничего подобного с рабочим классом не делал, соблюдал дистанцию.

Тамара Вячеславовна включила свет на щитке, и они дружной толпой прошли снова через большую мастерскую в дальний угол, где и находилась та самая форматорская. Открыв дверь, все остановились на пороге. В этом помещении среди грязи и пыли, разбросанных кусков гипса, горы пересохшей бурой глины аккурат посредине белоснежной глыбой лежали куски великолепного мрамора, бывшего когда-то скульптурой.

– Ой, Марсик упал и разбился… – Тамара Вячеславовна удивленно смотрела на все это античное великолепие.

– Так, какой Марсик, как разбился, когда, сколько стоит?

– Ну, это не ко мне, я считаю, что всякое искусство бесценно, это вообще не наше, это к Вам Вероника.

– Ну, Вероника, что за Марсик?

– Вообще-то, не Марсик, а Марс, римский бог войны, но не факт, что это он. Это скульптура действительно семье принадлежит, но Алевтина Михайловна его даже в списки не включила, поскольку считала, что он столько весит, что никаких поползновений со стороны племянника даже быть на него не должно. Хотя это, пожалуй, наиболее ценная вещь из всего, что здесь храниться.