Алексей Иванов - Пищеблок

– Девочки мне сказали, что утром он плохо себя чувствовал. А после полдника его никто не видел. Он был на ужине?

Игорь не знал. Он уже привык и к работе вожатого, и к своему отряду, и не пересчитывал пацанов по головам, не проверял по списку.

– Лишней порции в столовке не оставалось, – осторожно заметил Игорь.

– Её Гельбич съел. А Хлопов куда-то пропал. Это че-пэ!

– Я пойду искать, – сразу сказал Игорь.

– Давно пора! Я подожду здесь, пока всё не прояснится!

Игорь вышел на улицу. Солнце уже село, но закат за Волгой не успел угаснуть, и было светло. На Пионерской аллее фонари ещё не горели. В густо-синем небе инфракрасным теплом лучились лохматые кроны сосен.

Странно, куда подевался Лёва? Он был хорошим мальчиком: такие не убегают из дома, не связываются с дурной компанией и не имеют приводов в милицию. Может, Лёва серьёзно заболел, и его положили в медпункт? Но доктор Носатов сообщил бы об этом… Или же Лёва сидит у Серпа Иваныча с вожатыми и смотрит по телику «Дневник Олимпиады»?.. Игорь поглядел на дачу Иеронова, которая высилась вдали за кустами. В окнах первого этажа мелькали отблески телеэкрана. Нет, другие вожатые прогнали бы Лёву.

Игорь топтался на аллее, решая, куда направиться, и заметил шевеление в акации за большим стендом с лозунгом «Твори! Выдумывай! Пробуй!».

– Хлопов! – тотчас наугад окликнул Игорь.

Из-за стенда нехотя выбрался Лёва и принялся отряхиваться.

– Ты где был? – строго спросил Игорь.

– Там… – уклончиво ответил Лёва. – Олимпиаду показывали…

Он явно врал и потому прятал глаза. Настоящий учитель наверняка вцепился бы в Лёву и вытряхнул из него всю правду, но Игорь пожалел пацана. Мало ли какая мальчишечья необходимость заставила его исчезнуть? Может, он строил себе штаб – детское укрытие где-нибудь в лесу за оградой. Или на спор таскался к развалинам церквушки у берега Рейки: эти развалины в «Буревестнике» считались местом очень зловещим и очень опасным, и там пацаны проверяли свою храбрость. А может, Лёву просто кто-то обидел, и он убежал плакать, чтобы никто не стал свидетелем его слабости.

– Тебя все обыскались, – осуждающе сказал Игорь. – Пошли в корпус.

На крыльце на Лёву набросилась Ирина.

– Хочешь, чтобы тебя из лагеря выгнали, Хлопов?! – прошипела она. – Ты чего себе позволяешь?! Ты где был?!

– Ладно, Ирина Михайловна, не ругайте его, – Игорь попытался утихомирить вожатку. – Он у Серпа Иваныча задержался.

– Нельзя детям потакать, Игорь Александрович! – отрубила Ирина. – А этому Иеронову я объясню, во сколько телик выключать надо!

– Я сам объясню, – поморщился Игорь.

Он подтолкнул Лёву вперёд и мельком удивился, какое у Лёвы холодное и твёрдое плечо. И спина у него была сплошь замусорена хвойными иголками и травяной трухой, точно Лёва валялся на земле в лесу.

Игорь с облегчением водворил Лёву в палату.

Пацаны, понятное дело, ещё не спали. Валерка соорудил себе «домик» от комаров: стыбзил у вожатки горсть канцелярских кнопок и прикрепил к стене край своей простыни, натянутой, как крыша, на обе спинки кровати. К спинкам простынь была привязана тесёмками из бинта. Половина простыни пологом закрывала «домик» сбоку. В «домике» было уютно, будто на верхней полке в вагоне. Пацаны иззавидовались и тоже принялись мастерить себе «домики», правда, ни у кого не получалось так ловко, как у Валерки.

– Очкастый себе самую удобную койку захамил! – сказал Титяпкин.

Валерка откинул полог.

– Щас за «очкастого» в пачу втащу, Титька! – предупредил он.

– Сам не обзывайся! – обиженно ответил Титяпкин.

Лёва молча и отчуждённо прошёл к своей койке.

– Ты куда смылся? – спросил его Гурька. – Из лагеря сбежать хотел? Чё меня-то не позвал?

Лёва странно закашлялся, словно отвык говорить.

– Я Олимпиаду смотрел, – хрипло сказал он.

Олимпиада в палате мало кого интересовала, а вот страшные истории интересовали всех. Наступило время страшных историй.

– Горох, считай! – распорядился Славик Мухин.

– Со вто-ро-го эта-жа поле-тели два ножа, – начал считать Колька. – Красный, си-ний, го-лу-бой, вы-бирай се-бе лю-бой! Домря, выбирай!

– Красный, – выбрал Серёжа Домрачев.

Горохов снова прочитал считалку, начиная с Серёжи, и рассказывать историю выпало Гурьке. Пацаны замерли. Гурька сел на койке по-турецки.

– Короче, одна бабка купила чёрный платок и положила на кухне. Мать пришла с работы, пошла на кухню, а платок такой подлетел к ней, закричал: «Дай крови!» – и задушил. Потом отец пришёл с работы, пошёл на кухню, а платок подлетел к нему, закричал: «Дай крови!» – и задушил. Потом старший брат пришёл, видит такой – в кухне все валяются, побежал к ним, а чёрный платок закричал: «Дай крови!» – и тоже задушил. Потом пришёл младший брат, видит: все мёртвые, и платок по кухне летает. Брат испугался, побежал в комнату к бабке, говорит: «Чё делать?» Бабка такая говорит: «Отруби себе руку и сожги!» Младший брат отрубил себе руку, сжёг – и платок сгорел!