– Лот пятнадцатый, – вещал в микрофон ведущий торгов. – «Масло сливочное. Цена… Количество…»
На сцене, где недоставало только света рампы, стоял длинный стол с традиционным красным кумачом и нетрадиционным «Пепси». За столом сидели трое из администрации Биржи и секретарша, всё что-то записывающая, записывающая. Тимофею она нравилась, и он давно придумывал повод познакомиться. Оно и для дела могло быть полезно.
В принципе, можно было прийти попозже. В начале списка всегда значились разные колбасы-шмалбасы, кетчупы-шметчупы, сникерсы-шмикерсы, а Орликовская контора специализировалась на товаре посолиднее: металл, лес, автомобили. Но, во-первых, не надираться же в буфете еще целый час; во-вторых, мало ли что. Однажды он уже проворонил срочную сделку по чугуну, заявленную почему-то вне очереди (кто-то там торопился на самолет, зараза), и Тимофей сейчас мог бы уже ездить на новеньких «Жигулях» – такая была аппетитная сделка. Перехватили… А в другой раз на торги занесло директора его конторы Вострюгина и, слава Богу, Тимофей забыл дома деньги на буфет и стоял в очередь к телефону (чтобы занять у кого-нибудь из конторских). Вострюгин его заметил и даже похвалил: молодец, мол, уже в контору звонишь, идут, стало быть, дела-то.
– Лот двадцать пять. « Трусы женские в ассортименте. Минимальная партия: пятнадцать тысяч пар … Цена…» – бубнили в микрофон.
«Это что ж, трусы в парах измеряют?» – удивился Тимофей.
Он сверился с биржовкой – многостраничной брошюрой со слепым мелким шрифтом. Так и есть: в парах измеряют, собаки!
Тимофей почти машинально вскинул руку. Его жест заметили.
– Пожалуйста, – смотрел на него ведущий.
Тимофей с достоинством встал с кресла, прокашлялся.
– Контора «Берлога», – представился он, – У меня вопрос к продавцу.
– Да? Кто продавец? Лот двадцать пятый! Это кто у нас? – оглядел ведущий зал.
Из первых рядов поднялся очкарик на вид лет шестнадцати. Он что-то прошептал.
– Консорциум «Надежда», – усилил его голос ведущий. – Пожалуйста, вопрос?
– Минимальная партия, сколько? – спросил громко Тимофей.
– «Пятнадцать тысяч», тут написано, – терпеливо ответил за очкарика ведущий.
– Пятнадцать тысяч – это сколько?
– Не понял…
– Ну, сколько это штук – тридцать тысяч, что ли? – в свою очередь терпеливо выяснял Тимофей.
– Почему тридцать? – искренне удивился ведущий. – Написано же: «пятнадцать»!
– «Пятнадцать тысяч пар » там написано. Значит, тридцать тысяч штук ? Если трусов, – улыбнулся покровительственно Орликов.
– А! – тоже заулыбался распорядитель торгов, и зал загудел. Многие оборотились к шестнадцатилетнему брокеру из «Надежды».
– Слушаем вас, молодой человек, – попросил ведущий.
Тот полез суетливо за бумагами, они выпали из его папочки, веером разлетелись по полу и сидениям, и очкарик исчез за спинками кресел. После недолгого замешательства и неслышных в амфитеатре переговоров между очкариком и президиумом, ведущий пояснил:
– Тут ошибка. Не трусов, а колготок.
– Понял, – сказал Тимофей, – Нет, не по-онял! Это как? «Колготки женские»… А бывают и мужские?!
– Ну… – распорядитель торгов снова глянул на троечника из «Надежды», тот снова уронил бумаги (не пьяный ли, подумалось Тимофею), и ведущий, поняв, что советчик из того никакой, махнул рукой, – Ну, может, и бывают…
Зал уже просыпался.
– Вы будете брать или не будете? – прервал перепалку молчавший доселе желчный субъект из президиума. Это был зам президента Биржи Корбунов.
– Нет, – с достоинством ответил Тимофей и сел.
– В чем трусы еще продавать? – вскочила какая-то женщина, – В парах! Чего вы там путаете?
«И, действительно!» – подумалось вдруг Тимофею, – «Вроде, в парах…»
– А вы там уточните! И лот пока снимите, – обратился суровый Корбунов к ведущему. И добавил: – Цирк тут устраивают…
– Я бэру! – вдруг раздалось из задних рядов.
Тимофей оглянулся и увидел поднявшегося в последнем ряду южного человека в дорогом двубортном костюме с отливом.
Майор Загузин грустно пил водку в подсобке школьного сторожа Степаныча.
– Нет у государства понятия, что защищать надо Родину! – в который раз повторял он.
Но Степаныч, казалось ему, все-таки не до конца осознавал его мысль. Кивать-то кивал, да все как-то вяло.
– А! – обречено махнул рукой офицер. – Ты-то чего скажешь, Леонид Алексеич?
Леонид Алексеевич, учитель словесности, и вовсе пожимал плечами. Повод для выпивки был самый, что ни на есть, серьезный. Государство отменило школьную военную подготовку. Возможно, чтобы не плодить защитников Родины. Веяние времени всеобщего пацифизма докатилось и до их школы. Военруку Загузину велели сдать автоматы, противогазы, ручные гранаты и предложили полставки учителя труда и рукоделия.
Читать дальше