Виктор Яхнес - Отрада.Заметки жизнелюба

«Но, мама! Она такая сильная! Я не могу от неё вырваться!»

«И не надо! Я тебе гарантирую жизнь. Ей теперь нет смысла тебя до смерти придушивать!»

«А голос! Мама у неё же голос портового грузчика! И лексикон тот же!»

«Ша! Девочка таки знает жизнь! И теперь я за тебя спокойна!»

«Но, мама! У неё же на спине татуировка! Дракон какой-то!»

«От, папин сын! Тот от собак за меня всю жизнь прятался, этот драконов до сих пор боится! Да, ты попробуй сам его укуси! Ей понравится! Привыкай, это твоя новая жизнь!»

«Ну, мама! Она же вчера порвала на мне рубашку!»

«Моня, сыночек! Поздравь свою маму! Она не ошиблась! Твоего отца я тогда из-под кровати только под утро выковыряла. И то обманом и подкупом!»

«Мама! Ты слышишь, она опять меня зовёт!» «Иди, сынок! Порви дракона в клочья!»

«Ах, дети-дети… Как-то сложится их новая взрослая жизнь?!»

Все люди делились для Григория на два сорта: на тех, кто знал, что ворон и ворона – не одно и то же, и на тех лопухов, кто думал, что ворона – это самка ворона.

Несусветным и трудно вообразимым образом любая тема разговора борзо и неизбежно сводилась у него на ворона. Ворон – птица особая…

На вопрос: «На каком этапе персональной Гришиной эволюции заклинило его на этом зловещем и отпугивающем пернатом чуде», ответ простой: никто этого не знал…

Есть версия: пошло это, якобы, с Гришиного совершеннолетия, когда своеобычливый, не без чудинки, Гришин крёстный Никодим Прокопыч перемудрил всю родню своим подарком… И теперь вот уже много лет, как здоровенный, носатый, с подозрительным взглядом ворон Родя составляет всё Гришино семейство.

Всех входящих в Гришину малогабаритку в Новых Черёмушках Родя одному ему известным образом делил, внимательно приглядевшись, на две категории. Изящно грассируя, Родя однозначно констатировал: «Вор-р-р!» или «Цр-р-ру!». Ворон – птица мудрая…

Покойница-мать, Царство Небесное, исключительно из чадолюбия многократно пыталась сжить Родю со свету: травила, окна открывала, кота пробовала завести… Тщетно… Родя выжил, а кот удрал… От греха подальше… Ворон – птица живучая…

«Да ты хоть знаешь, что пропорции между телом и мозгом у ворона, такие же, как у дельфина и человека?!» – горячился, бывало, Григорий, видя недопонимание. «Они же сигнал светофора знают, доказано! У них же богатый язык, даже диалекты свои имеются, чужаков не всегда понимают – факт! Только приматы, как и вороны, способны изготовить и применить орудие труда! Ты же почитай про них, глаза на лоб полезут! Ворон – птица уникальная!»

Почитал… Да, эти лупатые бандиты могут из лунки вытащить леску и сожрать наживку, не уколовшись о крючок… Да, злопамятные, как черти: студенты биофака однажды науки ради изловили парочку, взвесили, окольцевали, отпустили… Так эти две разобиженные сволочи приволокли с собой целую свирепую стаю сородичей, и те начисто обосрали всё, что хоть как-то было связано с биофаком. Две недели гадили, падлы, обильно и регулярно…

Мученики науки, якобы, поклялись с тех пор: ни-ни, только синичек…

Негр-мороженщик, сообщали, где-то на Бродвее, однажды долго плакал и хохотал, хохотал и плакал… Проныра-ворон из аборигенов, понаблюдав, как люди покупают у негра мороженое за некие металлические кругляшки, ухнулся однажды к негру на лоток с… пивной крышкой в клюве…

Да, ворон – птица-символ мудрости и долголетия… Ещё и вещая по преданию…

Сообщали, что эти хмурые и вещие вознамерились было оставить некий колхоз без урожая – сразу за сеялкой семена выклёвывали… Колхозники семена притравили… Фигвам… Вороны набирали полный клюв семян и летели на пруд полоскать… Вороны выжили, колхоз – нет… Ворон – птица вещая, что и говорить… А ещё они воры первостатейные…Вороны, не колхозники…

Всегда поражался, насколько собака похожа на хозяина… С птицами ряд наблюдений маловат… Но, думается, Григорий со своим вороном аналогичную закономерность соблюл бы однозначно…

Григорий старательно гнал от себя мысль, что в таком вот приунылом и грустном качестве ему и придётся доживать свой век…

Умом он понимал, что могло быть как-то поживее и поразнообразнее. И радости могло бы поболе быть, и от этого гнать ту тоскливую мысль становилось всё труднее…

Иногда, в солнечный день, он вдруг ловил себя на мысли, что ему не так и много лет. И что всё ещё может быть… Беда его, однако, состояла в том, что он толком и не понимал, а что всё-то?!