Александр Гуляев - Запретная книга

Мама ласково смотрела на Сему и улыбалась…

Семен сладко потянулся и открыл глаза. Наглая муха сидела на краю одеяла и перебирала лапками – умывалась. Он повернулся на другой бок, блаженно улыбаясь и напрасно надеясь удержать ускользающий сон. Испуганная муха с противным жужжанием заметалась под потолком. «Надо было окно закрыть – подумал Семен, и окончательно проснулся. – Так, что мы сегодня делаем?» – мысленно спросил он у себя. Это стало своеобразным ритуалом, он просыпался и прежде чем встать, прикидывал план работ на день. Семен провел рукой по шершавой щеке – бриться не хотелось совершенно!

«Э черт! Надо еще хотя бы главу написать! Редактор уже всю плешь проел, пугает, что вообще контракт расторгнет. Ага, сейчас! Можно подумать у него толковые авторы в очереди стоят».

Настроение испортилось: «Ну как я ее напишу, если в голове пусто как на пляже зимой! Ну не могу я просто так! Мне вдохновение надо, а Толику наплевать, у него план».

Толиком, про себя, Семен называл редактора, Анатолия Геннадьевича, крупного рыхлого мужчину, с неизменной слащавой улыбкой на лице. Редактор был прохиндей и специалист своего дела, но, по мнению Семена, больше чем на Толика не тянул. «За полгода ни одной книги!» – он с отвращением поглядел на свое заросшее щетиной отражение и состроил ему злобную рожу. Отражение нагло оскалилось в ответ.

«А где вдохновение взять?» Ровно полгода как от него ушла жена Настя, его первая любовь и первая женщина. Ушла неожиданно, тихо, буднично и бесповоротно. Он до сих пор не мог поверить, что ее нет рядом. И жили вроде неплохо, хотя конечно ссор хватало. Ну а кто сейчас не ссориться? Настя – прямая, честная, домовитая и очень работящая и он – романтик и фантазер. Она всегда что-то готовила, стирала, чистила, а Семен маялся, его возвышенной душе как воздух нужны были: поцелуи, томные вздохи и слова любви. Он вспомнил нежные завитки светлых волос у нее на шее, влажные огромные глаза и окончательно расстроился. Обидно, ведь только во время очередной ссоры, когда настоящие, горячие чувства Насти, больше не прятались за внешним показным равнодушием, душа Семена рвалась ей навстречу и он как никогда, страстно любил свою чудесную, милую жену.

Они мирились и снова ссорились. Потом все затихало, и Семен снова начинал страдать от недостатка тепла и внимания. Он не мог остановиться, сгорая в переживаниях, и ожидал сладкого примирения как завзятый наркоман. Настя искренне не понимала, чего он хочет. Ведь она стирает, шьет, готовит, муж ухожен и накормлен – чего еще надо? Она была готова на все, чтобы быть вместе, а Семен разрывался на части, но не мог достучаться до нее, найти нужных слов. И в один момент все кончилось. Ссоры становились все чаще, примирения все труднее, а очередного просто не произошло.

Настя со слезами на глазах рвалась уйти, но Семен собрал вещи и теперь жил один в старой квартире родителей. Его отец умер давно, а в прошлом году тихо ушла мама – его настоящий друг и необыкновенный душевный человек. Он пробовал позвонить Насте, но оказалась, что она навсегда уехала жить к родственникам за границу.

Семен мрачно опустился в кресло и уставился на темный экран компьютера, покрытый толстым слоем пыли.

Он протянул руку и медленно провел пальцем по экрану, задумчиво глядя, как пыль тонкой струйкой сыпется на стол, оставляя за собой чистую дорожку, и вдруг его осенило: «Вот! Вот кто мне поможет! Конечно! Где же еще вдохновиться как не у Володьки! – Он вскочил и забегал по комнате. – Так, решено еду к брату в деревню. Вот только чаю попью и вперед!»

Двоюродный брат Семена, Володя был намного старше и жил на краю села в небольшом покосившемся бревенчатом доме. Был он, как говорят, не от мира сего.

Добрый, безобидный, удивляющийся любой малости, он смотрел на мир восторженными голубыми глазами, лицом напоминая лики святых на иконах их старенькой сельской церкви. На что он жил непонятно. В церкви его любили и подкармливали, но сам он никогда ничего не просил.

Была у Володи одна страсть, всегда восхищавшая Семена. Он писал прекрасные душевные стихи. Писал в стол, для себя, сколько не уговаривал его Семен напечатать хоть что то. Порой Володя придумывал удивительный мотив и пел сложенные песни Семену.

Тогда он воодушевлялся, поднимал к небе лицо с закрытыми глазами и весь уходил в мир своих грез. Казалось, что поет не он, а его душа.

Дорога заняла всего полчаса, и Семен, хлопнув дверью пожилого вишневого москвича, подошел к покосившемуся забору из старых почерневших досок. Высокая калитка, сваренная из толстой арматуры, была закрыта на тяжелый замок и выглядела здесь совершенно неуместно. Володя жил уединенно и чужих не любил. Звонка, конечно, не было. Семен глянул под ноги, подобрал в траве обломок шифера и заколотил в калитку. Прутья недобро загудели. Ждать пришлось долго, но наконец, скрипнула дверь дома, стоявшего в глубине сильно заросшего сада, и Володя в старом брезентовом плаще показался на крыльце, подозрительно глядя на Семена.