Иван Шмелев - История села Мотовилово. Тетрадь 6 (1925 г.)

– На улице холодище, из дома язык нельзя высунуть. За ночь изба выстынет, к утру вода замёрзнет.

Он с вечера весь иззябся. Поев холодного молока с хлебом, его стала одолевать дрожь, он стал судорожно вздрагивать всем телом, его кожа покрылась мелкими пупырышками, как у общипанной курицы.

– Хлипкий я стал к холоду, кровь стала плохо греть, видно, вместо крови-то один квас во мне бултышется, зябок стал, даже в избе зябну, на печь залезать надо, – с такими словами Семион полез на печь.

– Слазил бы на чердак, починил бы боров, а то печь стала дымить, промазал бы трубу глиной, – так недружелюбно встретила на печи своего старика старуха, складывая свой старенький рубцеватый кафтан и делая из него вид подушки. Семион с недовольством, раздраженно, сердито заворчал на Марфу:

–Тетеря, баба Яга, – досадливо бурчал он не нее. – Подвинься! Что ты как приросла к одному месту!

– Куда я подвинусь!? Тут квашня с тестом, – огрызнулась Марфа.

– Сама-то ты квашня с прокисшей похлёбкой! – грубо обозвал Семион старуху, да так сильно и без расчёту толкнул её в бок, что та нечаянно уронила квашню на бок и тесто из нее вывалилось. Тесто расползлось по печи, распространяя кислый дух закваски по всей избе.

– Что ты наделал! – с досады, зла и горя, стукаясь головой о стену, обрушилась Марфа на старика, – последнее тесто испортил!

– А ты бы не топырилась, как коряка! Зачем ты головой-то об стену стучишь?

– А ты кочедык старый! Не учи меня, стучать или не стучать мне головой! Без сопливых знаю, что делаю!

Собрала Марфа с кирпичей тесто, уложила его снова в квашню. На второй день испекла хлебы. Похрустывал хлебец на зубах песком, да взыскивать не с кого. Семион ел его, прихлёбывая молочко, похваливал.

Живет на улице Моторе Степан Тарасов. Мужик небольшого роста с широкой рыжеватой бородой. Степан обладает невзрачным хрипловатым голосом, но это не мешает ему быть руководителем левого клироса, так как он отличный знаток церковного устава и всех канонов богослужения. Не особенно опрятен и не взыскателен, но не в меру трудолюбив и экономен, нерационально скуп. Характер у Степана торопливый, за что и прозвали его мужики «торопыгой». Зимой, по субботам, в баню ходит в лаптях, моется там, не разувавши, считая, что ноги мыть не обязательно – летом во время сенокоса они отмоются сами, когда залезешь в болото косить. Заработавшись в токарне до поздней ночи, за станком от усталости он брякался на стружки, тут же у станка засыпал крепким сном мученика, так же не разуваясь из лаптей.

Поблизости от Степановой избы случился пожар. Как сам же Степан про себя мужикам рассказывал: «Я вскочил из-под станка, второпях, да еще и впотьмах бросился было к двери и, как на грех, зацепился за что-то лаптем, никак не высвободится, силой рванул, а нога-то из лаптя вывернулась. Еще хуже стало, шагать-то нельзя. Тут я и пометал икру-то, чуть было сам-то не сгорел».

Денег своим трудом нажил немало. После революции у него много их «лопнуло», да и теперь накоплено немало. Частенько он вынимал пачки, любовался, какие красивые, возможно, пойдут? По зимам он, как говорится, не вылезал из-за станка, работая с сыном с раннего утра и до поздней ночи, ежедневно выкидывая на двор по двенадцать штук каталок. А по летам имея двух лошадей, не вылезая из хомута, работал в поле.

До революции он также имел свой собственный лес, который берег, как и деньги. Деньги на черный день, пачками укладывая в сундук, пряча их в мазанку под тремя запорами.

Собрался Степан в лес поехать за дровами. Запрягши лошадь в дровни, вошёл в избу позавтракать. Ел за столом, не раздеваясь, а когда, наевшись, вылез из-за стола, долго искал по печуркам варежки, а они оказались за кушаком. Наворочал Степан в лесу дров высоченный воз, так что его лошадёнка натужно волокла, от истощения и бессилия часто вставала:

– Но! Но! Миля, давай, буланый, тяни! – понукал Степан лошадь, без нормы отпуская на ее бока кнута, на конце которого Степан предусмотрительно ввил пулю. Но уставшая лошадь на пулю не реагировала, только тем, что буйно лягалась, подбрыкивая задними ногами, норовя, видимо, выпрыгнуть из мучительных оглобель, и не думала стронуть с места стромкий воз. Догнавший его попутчик, Иван Федотов, понимающий в лошадях, видя хлопоты Степана около лошади и воза, остановивший свою лошадь, сочувственно предложил Степану:

– Ударь-ка ее кнутом-то, хлыстни еще разок, и я тебе скажу причину, почему она не везет.