Людмила Старикова - Рододендрон цветёт дважды

– Алтарь?

– Да, он любит всё новогоднее, рождественское. Соорудите ёлочку в комнате, украсьте новогодними игрушками, побольше огоньков, фонариков, он всё это любит, это уже намолено за сотни лет.

– Спасибо огромное.

– Позвоните мне в понедельник, после выходных, расскажите, что было, – голос Пелагеи звучал уверенно.

– Ещё раз, спасибо!

– Комар укажет на то, что лечение началось.

– Комар?

– Да, укус комара на видном месте. Это – символ настойчивости и олицетворение выживания.

Пелагея повесила трубку.

Синди и я опустились на колени и принялись молиться. «Помоги. Ты знаешь, что я достойна пожить ещё, хотя бы чуть-чуть. Дай мне дотянуть до твоего праздника, ради моей дочери, я прошу», – шептала Синди, сжимая виски в ладонях. Помолившись, мы вышли во двор. Над соседним домом висела бледная стареющая луна.

– Как тихо, – прошептала Синди. – Как ты думаешь, много сейчас маньяков в этом районе?

– Думаю, один точно есть в радиусе пары километров, – предположила я.

– Точно. Сиэтл же, – согласилась Синди. – А чего мы ждём, я забыла?

Из-за угла, со стороны тупика, где наша улица образовывала узкую петлю, выехала машина скорой помощи, белый фургон с красной линией по борту. Машина прошла мимо нас почти бесшумно. Остолбеневшие, мы с Синди проводили «скорую помощь» взглядами.

– Без мигалки, – прошептала Синди.

– Даже фары не включены.

– Первый раз такое, даже курить не тянет.

Мы вернулись в дом.

– А у тебя нет каких-нибудь лишних ёлочных игрушек, – спросила Синди. – Нужно же квартиру украсить для Святого Николая.

– Есть. Надо в подвал спуститься за коробкой, – я посмотрела на Синди. У неё на виске сидел большой комар, уже насосавшийся крови, – она просвечивалась через его брюшко.

– Комар на виске, прибей его!

– Зачем? – пожала плечами Синди. – Сам умрёт. Во мне больше химии, чем крови, как ни крути.

– Олицетворение выживания…

– Точно! – Синди бережно смахнула комара.

Мы обвили рождественскими гирляндами всю спальню Синди. Подвесили пластиковые снежинки под потолком, украсили комнатные растения мишурой. В углу поставили искусственную ёлку, которую дочь Синди, одиннадцатилетняя Алиса, с восторгом обрызгала спреем «Благородная ель».

– Прекрасно, Алиса, теперь в моей квартире пахнет благородной елью и кошачьей мочой, – грустно сказала тень Синди, выглядывая из детской пижамы с красноносыми оленями.

– Мамочка, если бы ты не ушла от моего папы, тебе бы не пришлось жить в этой халабуде с четырьмя котами, – произнесла Алиса голосом Бенджамина.

– Да, если бы я не ушла от твоего папы, мне не пришлось бы жить, – подтвердила Синди.

– Мне кажется, нам стоит ещё раз испечь твоих медовых пряников, тётя Бель, пожалуйста! От них всегда хороший запах. – Алиса потянула меня за рукав.

– Жарковато для пряников, не? – робко возразила Синди. Конец июля, тридцать два градуса в тени.

– Идеально! Это будет как Рождество в Австралии, правда, тётя Бель? – Алиса уже неслась в кухню.

Мы с ней сделали всё по правилам. Чайная ложка корицы, чайная ложка имбиря, чайная ложка гвоздики, чайная ложка мускатного ореха. Патоку и мёд разогреть, перемешать с тающим сливочным маслом. Старательно, чтобы растянуть время до приезда Бенджамина, вырезали фигурные пряники, выпекали их небольшими порциями. Синди то дремала на диване, то подходила к нам, любовалась пряниками, доставала из холодильника пластиковую бутылку с надписью «Хоспис», отхлёбывала из неё и вновь ложилась.

– Тётя Бель, теперь пару часов точно не будет пахнуть кошачьей мочой! – Алиса была похожа на мать, тот же удивлённый бирюзовый взгляд, те же платиновые локоны. От Бенджамина ей достались широкие скулы, упрямый, чуть выдающийся вперёд подбородок. Теперь она почти всё время жила в отцовском особняке, а у матери проводила несколько часов два раза в неделю.

– А можно задать тебе вопрос, пока мама спит? – Алиса перешла на шёпот. – Кто из маминых кошек тебе нравится больше всех?

– Клеопатра, – тоже шёпотом ответила я.

– Мне тоже! Потому что она девочка. А Мистер Бобкинс мне не нравится, он постоянно везде какает, уже надоело. Тётя Бель, а мы можешь сделать так, чтобы моя мама умирала не дома, а в хосписе?

– Почему?

– Потому, что я боюсь, что после смерти, призрак мамы будет меня преследовать повсюду, и тогда я не смогу нормально спать по ночам. Как ты думаешь, можно уговорить маму переехать в хоспис?

Настойчивый стук в дверь отрезвил меня.