Богдан Сушинский - Лавровый венок для смертника

– Следует полагать, вы – один из этих моряков-монахов?

Адмирал с достоинством кивнул и многозначительно оглядел стоявшие рядом с ним пожитки: оранжевый баул и видевшую виды дорожную сумку с потрескавшимся наплечным ремнем.

– Недавно я уже побывал здесь. Общество, должен вам доложить, не изысканное. Но лучше уж отбивать свои последние склянки здесь, в этом морском братстве, нежели скитаться по чужим гаваням, ни в одной из которых места для твоего якоря уже не найдется.

– Вопрос выбора, – неохотно согласился Грюн. – Пока мы молоды, хотя бы относительно, – уточнил он, – проблема пристанища как-то не особенно волнует нас.

– А вот это уже вопрос времени, сэр.

– Поглощающего нас времени, – угрюмо признал Эвард.

– В поселке как раз освобождается хижина. Двое обитавших в ней моряков не вернулись из океана, – а, выдержав небольшую паузу, Адмирал объяснил: – Дело не в стихии. Время от времени кто-то из обитателей Последнего Пристанища решает, что цепляться за эти камни уже не стоит, и тогда… В отличие от городка, в поселке кладбищем так и не обзавелись. За ненадобностью. Там предпочитают уходить, не дожидаясь савана. У них это называется «предаться океану».

– Хотите сказать, что Последнее Пристанище – поселок самоубийц?

– Не стоило бы прибегать именно к этому словцу, сэр. Множество раз эти люди уходили в океан, надеясь, что у них хватит мужества и везения, чтобы вернуться. Но однажды они уходят с надеждой, что у них окажется достаточно мужества, чтобы… не вернуться.

– Любопытно, – задумчиво процедил Эвард. – Я начинаю совершенно по-иному воспринимать весь этот остров.

– Еще более «по-иному» станете воспринимать его, когда побываете в Последнем Пристанище. Но, как бы вы ни относились к его обитателям, сэр, вы не сможете не признать, что, в отличие от всех прочих, они сами выбирают свой роковой день и час, – еще напористее прохрипел Адмирал, пытаясь убедить не столько Эварда, сколько самого себя. – А это не так уж дурно. Лучше определять судный день самому, нежели сгорать в его котле, проклиная судьбу и небо.

Он еще говорил и говорил, однако Грюн уже не очень-то вдумывался в смысл его слов.

«Последнее Пристанище»… – вяло и пока еще неопределенно переваривалось в его сознании. – Поселок отставных моряков-самоубийц, на забытом посреди океана островке Рейдер. Если сию мистическую солянку предложить Лоэнсу, для его журнала «Западное побережье», он воспримет это с пониманием. Однако притащился-то ты на остров не за этим.

– Следует полагать, вы тоже намерены стать одним из «предавшихся океану»… – задумчиво проговорил он только для того, чтобы как-то возобновить разговор, и принялся следить, как, до предела сбавив ход, суденышко осторожно подбирается к полусгнившей бревенчатой пристани…

– В Последнем Пристанище говорить об этом не принято, – сухо отрубил Адмирал, давая понять, что не желает продолжать разговор. – К тому же лично я спешить с подобным отречением от мира сего не намерен. Кажется, на Рейдере для меня еще найдется работенка.

– Разве что в тюрьме, – иронично хмыкнул Эвард.

– Именно там, в тюрьме «Рейдер-Форт», сэр, – почти официально, с холодным вызовом, подтвердил отставной моряк, – она и найдется. Лично меня такая перспектива не смущает: самому дважды пришлось «отсиживаться».

– Богатая биография.

– Вы-то сами кто, коль уж не имеете отношения ни к этому «аристократическому» заведению, – указал он концом длинного мундштука в сторону черневшего на вершине горы тюремного замка, – ни к городку?

– «Собиратель житейских причуд» – такой ответ вас устроит?

– Собиратель… житейских… причуд? – Несколько мгновений Адмирал оценивающе рассматривал Эварда, как бы прикидывая, тянет ли он на столь высокомерное определение, затем решительно сунул трубку в рот и, подняв свои сумки, направился вдоль борта поближе к тому месту, где вскоре будет спущен трап.

«Да, „собиратель житейских причуд“! – мысленно воспротивился его оценке Грюн Эвард. – Отныне я стану именовать себя только так. Ибо это соответствует истине». – И, немного поколебавшись, последовал за Адмиралом.

Во сне Кэрол Винчер отдавалась Тому Шеффилду с той же возвышенно-томной грациозностью, с которой способны отдаваться лишь профессиональные проститутки и именитые аристократки.

… А потом она лежала перед ним на полянке из примятой зеленой ржи, разбросав и одежды, и телеса свои – смуглая, рослая, крутобедрая и не по-женски мускулистая. Точь-в-точь такая, какой в последний раз представала там, на краю затерявшегося между сосновыми рощицами поля, в двух шагах от обрыва.