Розалия Степанчук - Эта ужасная и прекрасная жизнь

Группы распределили по разным участкам, определив фронт работ. Кормить обещали в колхозной столовой для механизаторов два раза в день – утром, в 7 часов, поэтому на завтрак поначалу ходили не все – трудно было так рано проснуться, чтобы встать, умыться и поспеть на завтрак в колхозную столовую к 7 часам. Но так было только в начале сезона уборки. После работы на воздухе без завтрака, у любительниц поспать так подводило животы, что голодное урчание могло быть услышано и за пределами поля, поэтому, многие труженицы полей тащились утром в столовую с закрытыми глазами, держась за подружку, и досыпая на ходу. Обед – в 2,30, а ужин за свой счёт – из сельпо. Что такое сельпо тех лет знают все, кто жил в то время.

Вечером жутко хотелось поесть, особенно после танцев. За месяц пребывания в колхозе студентки смели с прилавка всю кильку в томате, получив стойкую неприязнь к этому продукту на всю оставшуюся жизнь. Выручали ещё плавленые сырки по 12 копеек, которые никто из деревенских жителей, не покупал. В этих сырках вряд ли был сыр, но других продуктов в сельпо не было. Слипшаяся в комок дешёвая карамель подавалась к чаю. Ну и хлеб, который заменял булки, и печенье. Бывают моменты в жизни, когда и простой хлеб кажется лакомством. Не на курорт чай приехали! Правда хлеб был местный – из колхозной пекарни – всегда свежий, очень вкусный и без добавок. После обеда девчонки засовывали хлеб в карманы и подъедали его между обедом и ужином. После работы на свежем воздухе о диетах не думали, да о них в то время никто и не знал. Жить определили в школе. Куда девались школьники, никто не спросил.

На первом собрании председатель колхоза спросил: «Кто из вас умеет ездить на лошади?» Все промолчали. Тогда Зоя подняла руку. Ездить на лошади она давно научилась, когда приходила к своему приятелю – конюху Ромке-цыгану. Он разрешал ей кататься на лошади, которая застоялась. И Зоя, и лошадь, были вполне счастливы, носясь галопом по кромке леса и вдоль дороги. Лошади у Ромки были сытые, ухоженные, они не работали, а возили начальство в особых санях зимой или в пролётках летом. Служебными машинами в то время начальство избаловано не было, а личных машин не было ни у кого.

Зоя ездила на лошади без седла – на широкой и гладкой спине и так было удобно. Так «опытная наездница» попала в бригадиры. Всё время, пока девчонки работали в поле, больше закапывая, чем выкапывая из глины, ледяной и мокрый урожай, она моталась по полям на своей средних лет кобылке, ведя учёт выкопанной картошки.

Лошадку, которую дали Зое, звали Маруська. Конечно, лошадка была не такой сытой и ухоженной как у Ромки, но доброй, смирной и выносливой. И Зоя с ней вскоре подружилась. Приходя в конюшню, она всегда приносила своей Маруське кусок хлеба с солью и та, завидев свою наездницу, фыркала и мотала головой, приветствуя её. Имела ли лошадка голос, Зоя так и не узнала – та ни разу не заржала, здороваясь с ней. Маруська не ходила под седлом, это была обычная работяга. Карьера её была не завидной: летом она возила бочку с водой для полевых рабочих, а зимой – навоз с фермы на поля. Но теперь, Маруську повысили в должности, и она стала верховой лошадью. Только как же далеко ей было до Ромкиных скакунов! Она была худая, и хребет её выпирал, как горный отрог.

Конюх, оглядев Зою, прогудел: «Как же ты будешь ездить-то? Отобьёшь то, на чём сидишь – парни любить не будут». Зоя промолчала, что она могла ответить – ни возразить, ни согласиться. Как пошутил один юморист – в реальности всё получилось не так, как в действительности.

Конюх приспособил на Маруськину спину старую телогрейку, но она не очень помогала, норовя съехать в сторону. Чтобы удержать телогрейку на лошадином хребте, требовалось немало усилий – приходилось постоянно сжимать колени, а такое упражнение даром не проходит. Вместе с телогрейкой могла свалиться и Зоя. Можно себе представить, как бы она тогда взбиралась на свою лошадку, посреди поля и без подпруги!

Привыкшая ходить шагом, Маруська понятия не имела что такое галоп и в случае Зоиного понукания, Маруська делала вид, что бежит. При этом она передвигалась такой мелкой рысью, что Зоина голова готова была оторваться и скатиться в грязь, а завтрак настойчиво просился наружу. Впрочем, шагом они не объехали бы поля и к вечеру.

К концу рабочей смены у Зои болело всё тело. Особенно ноги, поясница и копчик, и она ходила, как старый кавалерист или бывалый матрос – широко расставив ноги. Но постепенно горе – наездница приспособилась к такому способу передвижения, и лошадка, стала лучше её понимать. Правда, от Зои несло конским потом, и за месяц он въелся так, что никакие духи не помогли бы, да у неё и духов то не было.