Александра Груздева - Демоны Дома Огня

Ада, словно загипнотизированная, пошла за ним. Можно ли было ему отказать? В полумраке автомобиля по его лицу скользили отсветы рекламы, тени ложились на скулы, сбивая настройку черт с благородных на заурядные, с прекрасных на уродливые. В тусклом свете парадной он вдруг показался ей развалиной, жутким стариком. И она было дернулась, чтобы убежать. Но тут Ашер начал подниматься по лестнице, и девушка, как привязанная, двинулась за ним.

Квартира встретила их зияющей черной пастью. Ада стояла посреди темноты, ожидая спасительной вспышки электричества. Когда же свет превратит сумрачный фарс в обыденность, раздаст краски серым теням?! Но по-прежнему было темно… И сквозь тьму Ашер протягивал ей руку. Она уцепилась за палец, как за спасительный канат.

Ей редко приходилось испытывать настоящее влечение. Для Ады секс всегда был связан с неудобством, с болью, а иногда и с физическим отвращением. Но она принуждала себя, понукала – нельзя же совсем стать монашкой. И то, что ее потянуло к Ашеру, казалось чудом, теперь оставалось постараться получить удовольствие.

Задавленное, закиданное камнями, запретное желание начинало оживать, расправлять крылья – как лебедь, привыкший считать себя гадким утенком, но вдруг ощутивший свою стать с царственным изгибом шеи, бархатную глубину острого глаза.

Скользкий шелк водой пролился на пол. Застежка бюстгальтера сдалась с тихим щелчком. Он провел ладонями по ее груди. От первого же прикосновения Ада вздрогнула всем телом. Его руки царапали, а не ласкали. Словно на ладонях у него были рубцы едва затянувшихся ран. Ада стояла обнаженная в полной темноте, и ей казалось, что любовник с коварством ночного хищника наблюдает за ней.

Ашер сразу обратил на нее внимание. Прямая спина, но углы плеч сдвинуты вперед, будто она сомневается в своей осанке. Узкие запястья с крупными кистями рук, длинные пальцы. Такие руки хочется целовать. Он подошел, чтобы их познакомили.

Запах духов – густой, чувственный – обволок, стоило Ашеру чуть приблизиться. Он узнал аромат и мысленно поморщился – современный «Шалимар» отдавал химией искусственных ингредиентов. В то время как винтажную версию этого аромата – настоящее произведение искусства – теперь продают как драгоценность. То, что нынче стоит на прилавках в упрощенных, сглаженных флаконах-фонтанах с надписью «Шалимар», – возмутительная, пошлая сладость, дешевая страсть на копеечных простынях. Он задержал ее пальцы в своих и среди резких ванильных волн парфюма уловил тонкий, едва различимый аромат лотоса – природный аромат ее кожи, и лишь тогда коснулся губами ее руки.

Что в ней по-настоящему было прекрасно, так это волосы. Редкий оттенок. Не славянский пшеничный, не серо-льняной, не пепельный, не светло-русый, не пугающе белый, будто голову окунули в таз с отбеливателем, а природный платиновый. Издалека казалось, что самая настоящая, сияющая платина стекает на плечи.

И сейчас, в спальне, он делал то, о чем мечтал весь вечер, – обеими руками разглаживал ее волосы, запускал в них пальцы, как гребни, протягивая через них пряди до самых кончиков, захватывал их, наматывал на запястья, словно шелковистое полотно. Ада терпела, хоть и ожидала несколько иной прелюдии.

В запахе жареного миндаля и виски, который исходил от Ашера, ей чудилось что-то близкое, почти родное. Но как бы она ни хотела этого мужчину, ее тело все-таки бунтовало, застывало в ожидании боли, покрываясь ледяной коркой. Больно было всегда, но она знала: еще минута, ну две – и боль прекратится, и вот уже казалось, что где-то там, по другую сторону занавеса, ее ждет райский медовый плод, нужно лишь до него дотянуться.

И вдруг грубо, за волосы, ее голову потянули вниз. Простыни, жесткие от крахмала, зашуршали, как сломанные крылья. В тишине она слышала лишь его дыхание, шорох одежды и тонкий стук металла о поверхность, очевидно, тумбочки у изголовья кровати.

С него будто сняли ошейник, он перестал быть человеком. Его руки терзали и разрывали ее, как когти дикого зверя. От боли, от страха она задыхалась и не могла ни протестовать, ни кричать.

Это было так похоже на зимний день, когда за окнами мело белым-бело, снег хрустел под ногами, как квашеная капуста на зубах.

Груша лампочки под низким потолком. Запах плесени и теплой гнили. Пара ободранных кресел и неродной им диван с выпяченной пружиной.

От труб теплотрассы несло жаром.

Надеялись, что она согласится по-хорошему. Детдомовская девочка… Что ей терять?