Павел Ткаченко - Тропой предков. Записки русского путешественника

Лохматые тучи, что ни день, норовят испортить мне настроение, но тщетно. Более того, на очередной ночёвке я расхрабрился до того, что даже не стал разбирать плот, чтобы освободить брезентовую крышу. Очень уж много времени отбирает сборка. А на матраце сплю теперь только в очень сырых местах. Намного теплее ночевать на земле, прогретой костром, – порой даже жарко.

Воды в реке прибавилось, и течение вновь убыстрилось. Это радует, потому что навёрстываются утраченные дни на Нельгюу.

В полдень увидел на берегу стадо оленей, а ещё немного спустя – и самих пастухов, первых людей после расставания с горноспасателями в Снежном. Четыре большие палатки, выгоревшие за лето до белизны, снующие возле них фигуры эвенков, множество оленей неподалеку показались мне после трёх недель одиночества оазисом цивилизации в пустыне.

Эвенки не удивились моему появлению, поведав, что несколько часов назад от их лагеря отчалили на большом спасательном плоту туристы – трое парней и девушка. Зато я удивился: с неба они свалились, что ли? И в свою очередь рассказал пастухам, что в верховьях Ытымджи медведь гоняет домашнего оленя, что только что видел стадо оленей выше по течению, после чего двое из них тут же снарядились вернуть беглецов.

Приветливая женщина позвала меня в палатку:

– Пойдем чай пить!

Признаться, я ожидал, что так и будет, – таковы таёжные правила. Тем не менее её слова прозвучали музыкой. Хозяйка накормила меня баночным борщом, вкуснейшими лепёшками со сливочным маслом, напоила сладким чаем. После однообразного и скудного питания такое угощение показалось пиршеством.

Пожилой эвенк, узнав о моём намерении добраться до Охотского моря, осмотрел плотик и недоверчиво покачал головой:

– Однако далеко. Не успеешь до снега.

Я с ним не стал спорить и уклончиво ответил:

– Там видно будет.

Мой тон, конечно, был неубедителен. Да ведь я и сам допускал, что могут помешать какие-нибудь чрезвычайные обстоятельства. В этом случае, естественно, пришлось бы прерывать маршрут и сплавляться на Алдан, к посёлку Чагда. Но я об этом старался не думать.

Задерживаться у оленеводов я не стал – они собирались перекочёвывать – и через два часа, поблагодарив их за гостеприимство, покинул стойбище.

К вечеру, миновав очередной поворот реки, увидел у обширной галечной косы большой надувной плот, а рядом с ним парня и девушку, чистивших картошку. Двое парней в глубине берега занимались установкой палаток. Я перестал грести, и течение беззвучно и незаметно поднесло меня к табору.

– Добрый вечер!

Туристы, услышав приветствие, подняли удивленные лица и, как и я, обрадовались нежданной встрече, тут же предложив остановиться на ночлег в их лагере.

После, у костра, отлично поужинав, мы долго общались, и даже выпили в честь встречи бутылку водки, неожиданно появившуюся из объемных туристических баулов. Я не переставал удивляться их мощной экипировке, но, как оказалось, на Ытымджу они попали действительно с неба (забросились вертолётом, и через неделю собирались таким же образом вернуться домой). Это их следы и забытая потка с грибами встретились мне несколькими днями раньше. Парни, посомневавшись в осуществлении моих планов, тем не менее одобрили их. А утром, наблюдая, как я надуваю детские воздушные шары и засовываю их в брезент (наряду с волейбольными камерами в качестве эксперимента я использовал по три шара, всунутых друг в друга), и видимо, находясь под впечатлением моего аскетического облика, набили мой рюкзак продуктами, чему я несказанно обрадовался. Рюкзак стал таким же тяжёлым, как в начале. Но тащить его не надо и, прежде чем опять начнётся пеший участок маршрута, рюкзак похудеет, а я поправлюсь и поздоровею.

Весь день – сплошная благодать. Грозовые тучи обходят меня стороной; Ытымджа влилась в Гонам, и он несёт плот, почти не заставляя браться за весло; Солнце ласкает лучами спину, живот трещит от обилия еды – одним словом, курорт.

После слияния с Сутамом Гонам – мощная река, содержащая в себе много взвесей. По-видимому, где-то в верховьях Сутама работают старатели. Долина Гонама становится узкой, стиснутой горами. Река шумит перекатами, за которыми тянутся длинные убаюкивающие плесы. Мой плотик слишком хлипок для полутораметровых водяных гребней, и я стараюсь проскакивать перекаты по краям, где волны поменьше. На одном из поворотов реки не удалось как следует рассмотреть очередное препятствие, и я ошибся в выборе места для прохода. Передо мной вдруг возник опрокидывающийся косой вал, отходящий от выступа скалы. Я был рядом с берегом и попытался причалить, но плот, ткнувшись в камень, тут же понёсся, подхваченный стремительным течением, к огромной глыбе. Спасаясь, я что было мочи погрёб от берега к стрежню, сожалея о тихоходности моего «крейсера». Но всё-таки успел немного отгрести. Со скоростью экспресса влетел плот в гряду пенных валов и заскакал, как необъезженный мустанг. Я же придерживал веслом его прыть, не давая развернуться боком, и, чтобы не опрокинуться, при взлёте на гребень наклонялся вперёд и отклонялся назад, проваливаясь вниз. Когда передряга осталась позади, я не удержался, чтобы не похвалить своего «скакуна», хотя до этого часто сетовал на него.