Ирина Федичева - Придуманная жизнь. Роман

В год после выхода первой книги Октябрина испытывала разные чувства – от бесконечного счастья, которым она лучилась, до полного неверия в себя, о котором не говорила даже детям. Ей не хватало профессиональной поддержки. Помогало ей выстоять время, каждой минутой которого она бесконечно дорожила.

Новое лето одарило город чудесной, если не сказать, идеальной погодой. Днём – тепло и сухо. Ночами над улицами проносились скорые, густые ливни.

Переливчатый утренний свет, переполненный запахами воздух.

Под настроение, в редкие периоды, Октябрина брала в руки акварель. На жёсткой бумаге сгустками чувств проявлялись фантастические смешения цвета: музыка её души.

Почти невесомый тюль занавесок прикрывал обе квартирные лоджии. На сквозняке его прозрачная кисея напоминала балерину в полёте танца.

Много лет подряд Октябрина мечтала просыпаться летним утром в просторной спальне под безмолвные па тюлевой занавески. В далёкой замужней жизни в другой квартире Октябрина (романтическое наваждение!) почти осязала летнее утро в объятиях любимого человека, открытую дверь на балкон, лоджию или на террасу. Ей были важны дверь в пространство и белое облако занавески – как бы разделяющие её существование на правду и выдумку.

Делать первые, вторые и даже третьи шаги, осваивая новое пространство, ей страшно, непривычно, опасливо – подспудно ею почему-то всегда ожидается отрицательный результат. А мысленная форма результата положительного неосознанно самой же ею загоняется в глубь сознания. Ждёшь хороших начал или итогов, а почему-то заранее настраиваешься на поражение. В своих разномастных настроениях Октябрина интуитивно настраивала себя переступать через свои боязни, училась не запугивать себя заранее надуманными страхами.

Дома в одиночестве она вслух проговаривала ситуации реальные или возможные. Потом приходило решение как лучше поступить. Отклики читателей немного прибавили ей внутренней уверенности в себе. Но теперь мучил вопрос: не поздновато ли она входит в литературу в свои сорок пять?

– А когда же? – удивлялась московская Люся. – Писатель – это человек, имеющий не только собственный жизненный опыт. Он умеет размышлять о нём, может сказать и рассказать, подвести читателя к анализу поступков героев, понять их мотивацию. Я твои рассказы читаю и перечитываю. Несколько книжек подарила хорошим людям. Они тебя-автора поняли и приняли.

Люся хорошо разбиралась в литературе. Она даже показала книжку Октябрины подруге, с недавних пор работающей на факультете университета, куда в своё время не прошла по конкурсу Октябрина. Книжку быстро «зачитали».

– У них одно мнение – ты талантлива. Тебе нужно писать, несмотря ни на что. Пиши! Непременно что-нибудь изменится, а у тебя уже всё есть! Помнишь Мартина Идена? Конечно, за исключением финала, пусть и у тебя всё написанное сразу, вдруг станет востребованным! Пиши!

Ах, это Люсино «пиши!» – не первое и не последнее пожелание тех, кто с лучшими побуждениями рекомендовал и рекомендует ей это.

Так вот и жила. Верила и – работала. Сомневалась и – работала. Падала духом и – работала. Любила, увлекалась, теряла, разочаровывалась и – работала. Наблюдала людей, придумывала ситуации, поступки, проступки, анализировала их и – работала! За первый год после выхода книжки Октябрина немного привыкла к комплиментам, оценкам, к анализу того, что она сумела сказать в рассказах. Она писала новые рассказы и верила в то, что вторая книжка не за горами, она будет, обязательно будет! Октябрина работала, оставшись на всё лето в квартирном одиночестве, – каждый день – после основного рабочего дня в редакции большой ежедневной газеты. Что из двух занятий основное, что – второстепенное? Для неё всё главное.

Вчера позвонила московская Люся. Ее подавляла депрессия. Люся плакала, смеялась, говорила сразу о многом, перебивала себя, спрашивала, не вслушиваясь в ответы… Люся серьёзно болела и захотела оформить в пользу Октябрины завещание на своё имущество. Старая московская квартира неподалеку от вокзала теперь имела другую денежную ценность. Октябрина согласилась на Люсино предложение, чтобы не обидеть доброго человека, решив в ближайшее время навестить её.

Что бы ни происходило в жизни, как бы ни звучала каждая нота её настроенческих «акварелей», Октябрина с особым трепетом дожидалась лета: встречала мартовский неуют улиц, таяние снега, ручьи на мостовых. Торопила дни в ожидании апрельских сумерек, светло-серых в зеленоватой дымке первых проталин любимого месяца, его рассветных часов… Впереди лето.