Виктор Минаков - Как себя чувствуешь, бабушка? Рассказы, миниатюры

Меня успокаивают, чтобы я не думал о худшем, а я не могу, представляете? Вижу, что не искренне говорят, по казенному. Чем больше так успокаивают, тем мне становится хуже. Ну, ладно. Пошел. Дорогой раза два останавливался, думал вернуться. Но все же пересилил себя, явился туда… Возятся они, значит, со мной. Ввели изотопы, обложили датчиками, сижу… Вдруг слышу сзади: «Вот черт! За восемь минут они должны бы очиститься. А тут – через пятнадцать не видно конца!» Это говорит врач, что за спиной у меня наблюдает за самописцами. Потом он опять кому-то, уже шепотом: «Все, хана ренам!» Представляете?!

Семин дышал тяжело и прерывисто, свое «Представляете!» он произносил свистящим трагическим шепотом.

– У меня внутри вдруг что-то оборвалось, – продолжил он, приложив ладонь к сердцу. – Плохо сделалось, не могу подняться из кресла. Помогли. Подняли, одели. Говорят что-то – не слышу. Потом с санитарами вывели меня к ихней машине. Врач усадил, говорит в дверцу: «Вы дома ложитесь сейчас и не вставайте. Заключение я вышлю урологу на участок, он вам назначит лечение». А я по глазам его вижу, что он уже хоронит меня. Про лечение – так, думаю, говорит для успокоения совести.

Николай Васильевич и сам, как было видно, заново тяжело переживал свое состояние при обследовании собственных почек, и во многих из нас пробуждал чувство душевного сострадания. Даже Петин, желчный, всегда чем-нибудь недовольный шофер-экспедитор, заинтересованно слушал его. Семин же продолжал свою исповедь:

– Два дня лежал дома неподвижно, как цуцик. Все ждал конца… Уролог тоже не приходил. Жена за свой счет отпуск взяла, сидит рядом. Достала где-то популярную энциклопедию по медицине и вслух мне про почки начитывает, а я слушаю и все симптомы возможных болезней у себя ощущаю. Представляете?! Сам уже был уверен, что почки свое отработали, и жену убедил. Охает, теща по комнате на цыпочках ходит… А я, уже сам, прочитаю страничку, сложу на грудь руки и чувствую – вот оно, начинается… Два дня так. На третий есть захотел. Встал. Поел. Опять лег. В голове завертелась процедура обследования, и тут я чуть ли не заорал – вспомнил: сестра же влила в меня этих изотопов треклятых целых две дозы! Один шприц выдавила, а счетчик молчит. «В вену, – говорит, – не попала». Давай второй шприц! Дак елки же палки, думаю, она, во-первых, мне две дозы всадила, а во-вторых, по- разному! Те, что в вену попали, может, через восемь минут и вывелись, но как уследишь? К этому времени могли и те подоспеть, которые она мне в мышцу вкатила – им-то время нужно, чтобы всосаться в кровь и добраться до почки… Я имею право так рассуждать?..

На его вопрос никто не ответил, и он сказал сам:

– Я посчитал, что – имею!.. Как был я небритый – на такси и в онкологический центр, в эту лабораторию. Врача разыскал, который обследовал. Говорю все это ему, а он, вижу, тушуется. Как ахнет кулаком по столу. «Чего же она этого мне не сказала! Ах, она тля этакая!.. Конечно все перепутали! Нужно было ввести корректив в формулу!» И понес он сестру, и понес! Кроет ее чуть ли не матом, а толку?.. Ее же там не было. Кроме меня, никто его и не слышал… Минут пять он сотрясал воздух, потом говорит: «Хорошо, что документы еще не отправили, вот смеху бы было!.. Но все надо знать точно – что у вас с почками. Вы как, если сейчас повторно обследуем? Я страшно обрадовался. Какая там радиация, заражение! Чепуха по сравнению с тем, о чем они мне тогда намекали! А они все там в масках, в перчатках резиновых. Каждую пролитую каплю ваточкой подбирают. А мне уже все нипочем! Давайте, тороплю их, давайте! Мне-то еще важнее всю правду узнать!

Семин перевел дух и стал говорить немного спокойнее:

– Теперь он сам смотрел, как вводят лекарство. Сестра, понятно, другая. Сам усадил меня в кресло. Все ласково, как с ребенком… И точно – почки здоровые, работают так, как и надо. Врач извиняется за ошибку, за кадры, а я и не слушаю – от радости чуть не пляшу! На работе выговор за прогул обещают, а мне все равно – я здоровый!! Ходил, будто пьяный…

– А потом? – спросил Петин, лежа на койке. – Протрезвел?

У нас уже намечалась традиция, ритуал, проведения таких послеужинных откровений. Рассказчик обычно садится к столам, сдвинутым в центре класса, и, как бы беседует только с одним, подсевшим туда же послушать, но слушают все. Они, большей частью, развалились на койках и готовы уснуть, если скучно, но в дни, когда слово брал Семин, рано не засыпали.

– Потом?.. – повторил он вопрос. – Потом я стал думать.. Почему так случилось?.. Почему сестра, работая в таком ответственном месте, в вену не может попасть? Почему врачу не сказала о своем промахе? Почему ее не спросили? Почему мои документы в поликлинику не отправили? Я ведь три дня ждал уролога… И, знаете, – не хорошие выводы! Что-то в медицине у нас не срабатывает, что-то не так, как хотелось бы.