Зоя Криминская - Вторая жизнь Дмитрия Панина

По этому поводу не возникало сомнения и у Антонины Васильевны, Димкиной матери, которая пребывала на свадьбе сына несколько растерянная, и пока не очень понимала, нравится ей невестка или нет.

Она изо всех сил старалась склонить себя к мысли, девочка ей нравится, но вот её мамочка, Елизавета Михайловна, новоявленная родственница, казалась Антонине Васильевне представительницей другого, опасного мира, в котором главную роль играли вещи. Она утомительно долго водила сватью по своим трем комнатам, рассказывала, где, когда и что они купили, показывала красивые сервизы (этот для Веточки), дорогие хрустальные вазы, скатерти, комплекты постельного белья нежной расцветки, обращала внимание на люстры из чешского стекла в комнатах и на светильники ручного изготовления – из художественного салона – на кухне и в прихожей. Беспокоилась, как бы сватья что-нибудь не упустила, не разглядела, чтобы оценила, в какую семью берут её сына.

Антонина Васильевна, которая заняла деньги, чтобы сын мог купить невесте золотое кольцо, и у которой в зале, которая много лет служила и спальней сына, висела обыкновенная трехрожковая люстра, купленная в магазине электротоваров за углом, чувствовала себя не в своей тарелке.

«Лучше бы он на Лиде женился», думала Антонина, «по крайней мере, своя, знаешь, что можно от нее ожидать. И этот её скоропалительный брак с Толей… После того, как она на Димку такими глазами смотрела. Всё странно».

И Антонину Васильевну, которая приехала на свадьбу сына одна, без мужа, он недавно перенес инфаркт, томили недобрые предчувствия.

Ее состояние было замечено супругами Каховскими.

– Антонина недовольна, – сказала Елизавета мужу, – а могла бы прыгать от радости: такая перспектива для её сыночка открывается: квартира в Москве, прописка, женится на единственной дочери, всё им достанется.

– Ну, надеюсь, нескоро достанется, мы с тобой ещё поживем, – пошутил Борис Семенович, не очень разделявший уверенности жены, что сватья должна прыгать от восторга при виде невестки: дочь была норовом в мать, а ему самому крутенько приходилось в жизни, когда его поджаривали с двух сторон жена и дочь, что заставляло его изначально симпатизировать зятю.

Симпатизировать, но не слишком. Достигший многого своим неустанным трудом, умением ладить с начальством и держать хвост по ветру, он с высоты своих достижений слегка презирал людей, которые не умели всего этого и не преуспели в жизни.

Всё в этой семье измерялось высотой социальной ступеньки, на которую удалось подняться, а бескорыстное служение чему бы то ни было, не только не приветствовалось, но считалось чем-то вроде юродства. Дмитрий, смотревший на окружающий реальный мир из своего хрустального, ясного, упорядоченного мира математических теорем, об этом не догадывался, понятие о бескорыстном служении у него отсутствовало напрочь, ибо он не служил, а счастливо жил в мире математических абстракций, и стремился проникнуть в это мир как можно глубже, стремясь упорядочить с помощью формул некоторые физические явления. Грусть матери он приписывал сожалению, что её маленький мальчик слишком быстро вырос и вот уже и женится. Но он ошибался, Антонине сентиментальность была несвойственна и на душе её кошки скребли оттого, что мальчик её попал в другой, чужой мир, и не осознавал этого.

К Кузьмичеву пришла жена. Маленькая, взъерошенная, похожая на воробья женщина. Заговорил этот воробушек сиплым басом на всю палату, и все обитатели её, хотели они того или нет, слушали последние новости семьи Кузьмичевых.

Оказалось, что она не появлялась, потому что простыла, а может, подцепила где-то грипп и провалялась с температурой, и даже врача на дом вызывала, что сын ушел в рейс, а невестка занимается чёрт знает чем, и внук, и всё в доме только на ней, и что никому нет дела, что она уже не молодая, и ещё работает, и не справляется, и вот даже до непутевого пьяницы-мужа дойти не может, чтобы подкормить его, чтобы он не загнулся тут на казенных больничных харчах в припадке белой горячки. Слова сыпались из нее и камешками начинали кататься по полу, залезать под кровать, запрыгивать в уши, но обитатели палаты проявляли терпение, особенно когда Галина Степановна, так уважительно обращался к ней Кузьмичев, вытащила из объемистого пакета пироги с картошкой и грибами, и с капустой, и отдельно сладкие с яблоками, и штук пятнадцать жареных котлет, и две выделанные селедки, и кефир.