Станислав Богданов - Последний старец. Крест Судьбы, Огненные скрижали…

– Полковник, прошу прощения, если я не понимаю в чем суть поставленной перед нами задачи, но… как нам выполнить этот приказ? – спросил одними губами пехотный капитан, Пьер Гишар. Это был бледный и рыжеватый человек с бородкой и усами, что делало его похожим на командира Лионской бригады. – Неужели в штабе полагают, что за двадцать минут артиллерийской подготовки можно подавить все огневые точки бошей? Мы потеряем больше половины от всего личного состава. Если атакуем оборону врага в лоб, по открытой местности, без проведения необходимых фортификационных работ…

– Капитан, если это произнесено вами – от сердца, исполненного любовью к солдатам, это делает вам честь, – прервал его полковник Анри Седан.

Он положил стек с сияющим медным набалдашником на круглый инкрустированный стол, что был найден в одном из разрушенных домов предместья. Посмотрел, какое это произвело впечатление, и продолжил:

– Однако генерал отдал мне приказ, который мы обязаны выполнить. Последствия в случае нашего неподчинения могут быть самые ужасные. Не мне вам это объяснять, капитан. Вы хотите нам что-нибудь предложить, мосье? Если нет, то не отнимайте время. Итак, друзья, прошу вас проверить часы и разойтись по своим командным пунктам. Завтра нам всем предстоит нелегкий день.

– Полковник… – лейтенант Де Биенье спрятал глаза под стальной шлем с эмблемой рвущейся гранатой. – Если мои люди побегут или откажутся идти в бой, как это было у других – что мне тогда делать? Я не буду в них стрелять, мосье. Никакие приказы, никакой полевой трибунал не обяжут меня сделать это.

– Это только пол беды, мосье, – засопел в усы майор Дарни, командир роты связи. – Мои телефонисты и телеграфисты… к ним, как водится, в первую очередь приходят дурные вести из штаба бригады. Второму Бюро за ними не угнаться… Так вот, один из моих связистов утверждает, что слышал разговор по аппарату. Будто, звонили из штаба бригады. Предупреждали, что на второй линии произошла замена. Лионцев сменил полк сенегальских стрелков. Они готовы будут по первому приказу Огюсте расстреливать из пулеметов бегущих. Наших пуалю, наших ребят…

– Мои ребята не заставят себя ждать, – произнес кто-то невидимый. – От этих мавров и сопливого следа не останется, если я отдам приказ кинуть гранаты…

– Французы не воюют с французами, мосье. Пока не перебиты все боши, нам не стоит убивать друг-друга…

– Молчать! – тихо произнес Седан. Все видели, как его рука в лощеной перчатке метнулась к кобуре с револьвером. – Молчать, я приказываю… Всем немедленно спать, мосье. Я уже сказал: завтра нам предстоит нелегкий день. Даже русский полководец Кутузов, как пишет об этом Лев Толстой, накануне сражения под Аустерлиц приказал своим подчиненным выспаться. Он знал, что дело будет проиграна. Но мы ведь собираемся одолеть врага, мосье? Так-то…

Когда все офицеры, шаркая измазанными штиблетами, покинули командирский блиндаж, Седан остался совершенно один. Он задумчиво посмотрел фотокарточку Сезанны, которую всегда носил во внутреннем, обшитом замшей кармане френча с золотым галуном и звездами на стоячем воротнике. Она и сейчас казалась ему прекрасной, с распущенными каштановыми волосами и соломенной шляпке «канотье» с голубым необъятным бантом, похожим на диковинную бабочку или крылья Ангела. (Карточка была с красочной ретушью от фирмы «Salon Ms. Pedan, 1904, 11 aprel.) Она сама будто бы сошла с небес. Но почему она так поступила со мной, в который раз, с жесточайшей горестью подумал Седан? Как шлюха, как последняя девка с панели Монмартре. Это она сделала меня таким, бесчувственным и жалким. Я всего лишь уговариваю себя, свой ум, пожалеть всех, кто идет завтра в этот страшный, роковой бой. Я уже не чувствую и не вижу в них людей, в этих славных ребятах-пуалю. Какой вы мерзавец, право. Бесчестный мерзавец, дражайший мосье полковник! Будучи не в ладах с собой, чувствуя прилив знакомой ему по Марокко тяжести, подступившей к голове, он стремительно вышел наружу. Прохладный воздух объял его. Небо над траншеей, обшитой жердями и устланной досками и бревнами, под которыми хлюпала грязь, было покрыто миллиардами жемчужно-золотых звезд. Они пульсировали разноцветными огнями, будто посылая свои сигналы зажравшемуся, возомнившему о себе человечеству. Ему показалось, что одной из этих звезд была Сезанна Легурье. Она как будто говорила с ним. «…Не забывай меня, милый Анри! – шептала девушка, закрывая прекрасные голубые глаза, намокшие от слез. – Я помню каждый твой шаг, каждый твой вздох. Как ты впервые робко обнял меня в домашней зале, у камина. Я люблю тебя, как и прежде, милый. Не верь тому, что видел…»