Эндрю Энчь - Смотри в меня

– Ты сегодня очень тормознутый. Иди кушай и ширинку застегни, – со смехом сказала она и отправилась в свою комнату.

Мне кусок в горло не лез, поэтому я сразу пошел в душ и снял с себя мокрую рубашку.

А ширинка, и правда, была расстегнута.

На пару секунд я улыбнулся, а потом снова погрузился в самокопание, поиск причин и раздумья.

Я до сих пор до конца не мог осознать то, что произошло в баре. У меня чуть не выпали глаза, а через пять минут я уже засаживаю свой член незнакомой девушке. Что со мной происходит?!

Я не мог уснуть практически до четырех утра, мучаясь от мыслей, воспоминаний и страшных догадок. Пытаясь успокоить себя, в один момент просто вырубился.

Сегодня я уже сидел в своей кабинке и ждал, посетителей, чтобы замолить их грехи: измены, ложь, убийства… В общем, полный спектр всего дерьма, что показывают по телевизору.

За целый день никто не подошел, и я сидел, как безвольный овощ в земле без возможности выбраться и противостоять тому, что происходит вокруг. От этого я продолжал пожирать себя мыслями и не мог отвлечься.

Ближе к десяти, ко мне подошел отец Альберт – главный хранитель религии, тайн и правил нашего храма, а, также, самый уродливый человек, которого я встречал в своей жизни. Он похож на пороховую бочку – такой же толстый и готовый в любой момент взорваться от переполняющей его изнутри желчи. Отец всегда ходил в черном балахоне, а пахло от него пóтом и перегаром. Его левый глаз был почти закрыт и посажен выше, чем правый. Чем его так потрепала жизнь – я не знаю, но это было очень жалкое зрелище.

– Маркус, – громко и утвердительно сказал он, – тебе придется сегодня задержаться до 12. Смотри, чтоб все было в порядке.

Я промолчал. Отец Альберт вышел из храма, ворча себе под нос:

– И как я принял его на работу?! Храни, Господь, убогого…

– Вот ведь сукин сын! – прокричал я, вслед услышав, как за ним захлопнулась дверь.

Это немного взбодрило меня, и агрессия отвлекла от мыслей.

Примерно через пол часа ворота храма распахнулись. Я присел на стул, захлопнул решетку в кабинке и тут же ко мне вошла девушка лет тридцати. В полутьме я не разглядел ее. Прихожанка начала говорить:

– Отец, я согрешила. Мне очень нужно излить душу, а то я начну ненавидеть себя еще больше.

– Как мне это знакомо, – прошептал я про себя.

Она продолжила:

– Мой муж… Я… я очень его люблю. У нас трое прекрасных детей, но… я такая тварь. Мне нет прощения! Я… Просто, он очень много работает, и-и… Мне так одиноко порой. А тут появился он – такой сексуальный и раскрепощенный. И-и, в общем, я переспала с ним.

Я услышал, как девушка, всхлипывая, начала давиться слезами. Она искренне сожалела о содеянном. В ее словах было слышно, как она раскаивается.

– Дочь Божья, – начал я и, резко и неожиданно, меня снова схватила эта боль. Глаза вновь готовы были разорваться от давления. Я начал постанывать.

– С вами все в порядке?! – спросила девушка.

Я не мог ответить, а просто скулил, как умирающий пес.

– Эй, – услышал я сквозь туман.

Девушка отодвинула решетку и посмотрела на меня. В этот момент что-то вспыхнуло в моих глазах и, сквозь боль, я почувствовал, как ее рука гладила мой член через черную мантию.

– Боже, неужели это происходит снова, – сказал я и, не сдерживаясь, сорвал с нее тонкое, как тюль, платье.

Девушка была без белья. Ее соски были размером с небольшие вишенки, готовые взорваться от возбуждения. Я усадил ее на стул и начал играть языком с набухшей грудью. Спускаясь все ниже и ниже, я почувствовал, насколько она была мокрая. Я продолжил ублажать ее языком, лаская настолько глубоко, как только было возможно. Она кричала и стонала от чувств.

Я почувствовал, как кровь заполнила мой ствол и в ту же минуту резко и грубо вошел в нее и почувствовал, как было горячо внутри. Я трахал ее так дико, как будто это был первый и последний секс в жизни. Через несколько минут я почувствовал, что готов кончить, вытащил свой агрегат и прошелся по ее животу потоком горячей и вязкой жидкости.

Теперь в моей голове окончательно стало пусто. Мы лежали с ней на этих двух квадратных метрах и молчали минут десять.

Она достала из своей сумочки салфетки, вытерла сперму с живота, оделась и, молча, с блаженной улыбкой на лице, вышла из храма.

Мое сердце колотилось. Боль отступила. Я продолжил лежать на полу. Часы пробили двенадцать.