Роза Мительман - Тертые души. Страсти по Гоголю

Пока Сруль предавался воспоминаниям, Коробочка, коллежская секретарша, на сцене появилась. Поморщился наш герой, узнав в толстой, крепколобой бабе – себя. Да на что уж обижаться? Сходство несомненное! Хозяйство держит под контролем. Чуть что – в суд. Заседателей «подмасливает». Скупая, бережливая, хлам всякий собирает. Прибедняться да торговаться любит.

Словом, «…одна из тех матушек, небольших помещиц, которые плачутся на неурожаи, убытки и держат голову несколько набок, а между тем набирают понемногу деньжонок в пестрядевые мешочки, размещенные по ящикам комодов…»

Уж сколько Сруль за свою жизнь собрал денежных мешочков, да халявных земель, никакой Коробочке не снилось! Часть добра по разным комодам попрятал, на кого записал, сам черт не разберет. А основную часть денег заставил работать. Придумал он скупочные магазины открыть, да под залог добра денежные ссуды давать. Потянулся к нему народ, попавший в беду, понес отложенное на черный день. Кто-то выкупит потом с процентами – Сруль в прибыли. Кто-то не выкупит, Мителкину снова хорошо. Покупал задешево, а продаст задорого.

И почему только ростовщичество лихоимством в старину называлось и грехом считалось? Говорили, что ростовщик богатеет, отдавая взамен богатство своей души. Мителкину это не грозило, душа его давно умерла. Так что наживаться на несчастье других ему совсем не стыдно было.

Тем временем, сцена сменилась, и на подмостки ворвался Ноздрев. «Ну, это уж точно не моя роль! – поджал губы Сруль. – Скорее на сына моего похож… Иудушка – красавчик и повеса. Любитель деньги занять и не отдать! Мать родную за элитную квартиру продал. Никого не пожалеет ради своих прихотей. Все хочет показаться круче и богаче, чем на самом деле. „Исторический“ человек. Вечно на слуху со своими дорогими пассиями, ладно хоть теперь его Веревкина окрутила, женился и поутих немного. Плодятся и размножаются. Правда, и долги у них плодятся как кролики».

Заядлый гуляка Ноздрев, тем временем, кричал со сцены: «Как покутили мы в первые дни!.. Эх, братец, как покутили!… Уж так покутили!.. После нас приехал какой-то князь, послал в лавку за шампанским, нет ни одной бутылки во всем городе…».

Ну, разве ж это про Сруля? Он бы так тратиться не стал. Уж если кутить, то на халяву! Даже дареный алкоголь не пил, подписывал бутылки, чтоб знать от кого, и передаривал нужным людям.

А вот как про балы Ноздрев заговорил, Сруль себя узнал. Блистать, да волочиться за всеми подряд – это его! Как приятно с невинным взглядом прижать какую-нибудь дамочку во время танца, чтоб почувствовала его мужское естество. Потискать в уголке, распустить свои шаловливые ручонки, залезть к ней под юбку, а то и в постель.

А потом грустно вздыхать: «Извини, дорогая, женат навеки. Но, если б не это досадное обстоятельство, остался бы с тобой». Напьется крови и бежать! Только не к жене, а к новым приключениям, новым жертвам. От Ханы доставалось, конечно, на орехи, но Сруль только разводил руками: «Один есть у меня недостаток – я бабник. Люблю только тебя. Остальное просто секс, ничего личного!»

Тем временем, на сцене Ноздрев обжульничал Чичикова в шашки. Рассмеялся Сруль. Проделки ноздревские ему нравились. Соврать, обвести вокруг пальца или просто ближнему нагадить – это он и сам любил. То отобьет девушку у друга для интереса, то расстроит торговую сделку, то оговорит кого-нибудь, то кинет партнера. А главное, как и Ноздрев, Сруль после всех своих проделок, без зазрения совести продолжал считать себя товарищем пострадавших.