Виталий Павлов - Московский 222-2

– Тут, наверное, ведьмы живут или колдуны, – сказал я Генке. – Сколько бы раз ни ходил мимо этого дома, считая шаги, все время получается одно и то же число!

– Да ну! – удивился Генка. – Давай проверим, – предложил я.

– Давай!

Я пошел по бордовой брусчатке уверенно и быстро, не сомневаясь, что итоговый результат окажется таким же, как и всегда. Генка заметно отстал, похоже, специально и таким неторопливым шагом добрел до меня, остановившегося точно напротив угла дома 220, только спустя минуту.

– Ну, сколько?! – спросил он, криво улыбаясь.

– 333 шага, – сказал я, вздохнув. – Ровно столько же, сколько и всегда. 333, не больше и не меньше.

Усмешка Генриха превратилась в гримасу удивления: брови поднялись кверху, глаза широко открылись, а нижняя челюсть рефлекторно отвисла.

– И у меня 333! – проговорил он. – Вот это да! Мистика какая-то. А если не ведьмы или колдуны, а серьезно, ты можешь это как-то объяснить?

– Ну, – сказал я неуверенно, – есть одна идея, но она тоже из полумистической области. В восемнадцатом веке, после восшествия на российский престол Екатерины II, чистокровной немецкой принцессы, в Петербург активно поехали немцы. Первыми прибыли двадцать две семьи. Здесь, на этом самом месте, была основана их колония, названная позже Средней Рогаткой. Короче, у немцев все всегда точно, – пояснил я слушающему с интересом Генри. – У них не бывает как у нас: с одной стороны… с другой стороны… Ты посмотри, как они в футбол играют. По этой дороге сотни немцев ходили сотню лет. Как ты думаешь, это – объяснение? – спросил я Генку.

– Да, это все проясняет, – авторитетно сказал мой приятель, задумавшись.

Мимо тихо проехал раритетный немецкий Porsche 356.

И мы с начинающим зябнуть Геннадием тихо пошли дальше.

… стояли аккуратно припаркованные черные лимузины с золотыми кольцами на крышах. Важные напыщенные шоферы в лиловых ливреях открывали дверцы своих блестящих на солнце пафосных авто, выпуская симпатичных невест в платьях, похожих на февральские сугробы. Окруженные сонмом всевозможных друзей и родственников, к центру площади брели унылые и веселые женихи, подвыпившие шаферы, родители встревоженных детей, дети разряженных родителей, внуки и бабушки с букетами и букетиками цветов наперевес. И еще – играла музыка и били, били сегодня (первый день в году, гораздо раньше обычного!) почти до небес фонтаны, вздымая струи взъерошенной воды выше крон старых тополей, что росли по периметру площади. Их брызги сливались с брызгами шампанского, с щедрыми потоками веселого смеха и неудержимого хохота, с пущенными украдкой скупыми слезами отцов, выдающими замуж дочерей, с вспышками фотокамер, слепящими со всех сторон, с чириканьем шустрых воробьев и галдежом всевидящих ворон.

И на весь этот праздничный коктейль, вдыхая его неподражаемый аромат, невозмутимо взирал со своего высокого постамента хозяин Московской площади Кузьмич, старый революционер. С каменной кепкой в вытянутой руке, до дна заполненной золотистой резаной фольгой, мелкими монетами, лепестками роз и пачкой прокламаций с призывом голосовать против всех.

Я шел им всем навстречу, навстречу молодости, революции и весне, и не сразу заметил, что немолодой, консервативный и не по-весеннему легко одетый Генка остался позади.

– Ты что встал? – кричу ему, обернувшись. – Пошли!

– Не могу в таком виде! – вопит он мне в ответ. – Там невесты, женихи, их родня. А я свадьбы снимаю, меня многие в городе в лицо знают, и… О господи! – Генка встал на цыпочки, всматриваясь в толпу, – не могу поверить!

Я подошел к нему поближе.

– Смотри, там Бернадский с Остолоповым сегодня работают, – воскликнул он, указывая на две суетящиеся фигуры в серых плащах. – Эти такой кадр не упустят! Фотограф-конкурент в нижнем белье. Стоит мне один раз попасть к ним в таком виде в объектив, и все невесты Петербурга до пенсии в своих свадебных клипах будут лицезреть меня в трусах с ромашками.

– В трусах же, – сказал я, пытаясь его успокоить. – Не голышом. Он чуть не бросился на меня с кулаками.

– Хорошо, хорошо, – сказал я. – Отступать нельзя, и наш единственный шанс – напротив.

И мы, чтобы спасти профессиональную репутацию Генриха, нагло, одним рывком, вне полосатой зебры, наискосок, через широкую разделительную полосу, утыканную беспорядочно посаженными липами, пересекли Московский проспект, выйдя на его нечетную сторону прямо к дому № 195