Сергей Пынзарь - Воспоминания

Во дворе у нас росла яблоня. Не помню вкуса свежих, но помню: ел печеные, очень вкусные яблоки. Когда пекли хлеб, уголь выгребали к устью печи, и в этих углях пекли сахарную свеклу. До сих пор помню вкус. К 1950 году обзавелись хозяйством: корова, поросенок, куры и кролики. Летом кролики жили во дворе, а зимовали в кухне подле печи. Однажды чужой кот повадился таскать крольчат. Отец поставил петлю, в которую и попался лапой здоровенный котяра. Петля порезала лапу, стало жалко разбойника, отпустили его.

В 1950-м наша семья прибавилась, родилась сестренка. О ней (ныне давно покойной) с того времени в памяти ничего не осталось. Вот всё, что помню с возраста трех лет, если не считать подзатыльника от отца, от которого я врезался головой в угол плиты. Так и остался шрам на всю жизнь.

Пришёл 1951 год. К тому времени отец вступил в ряды «свидетелей Иеговы» 1 1 здесь и далее: Организация запрещена на территории РФ. . Пришла на молдавскую землю и весна 1951 года, а с ней и операция «Север». В одну из ночей в деревню въехали машины с солдатами. По ранее составленному местными активистами списку у дверей подлежащих депортации семей встали часовые солдаты. Следует отметить: деревня маленькая, почти все родственники. Председатель сельсовета Продан Василий был родным дядей моей матери. Председатель колхоза Баламутовский Маноле – дядя отца. Дали время на сборы до утра. Разрешили взять небогатый скарб и съестные припасы. Некоторые умудрились и порося заколоть. У нас такого не было: загрузили барахло, а из съестного не было почти ничего. Как проходили сборы – не знаю, меня разбудили, когда стали грузиться на машины.

Выехали из села, и тут стали кричать: «Дедушка, дедушка!» Меня приподняли – увидел деда. Он узнал о депортации, бежал из соседнего села, чтобы проститься. Машины промчались мимо без остановки, плач и стенания, крики «прощай»… По рассказам, накануне мой уже давно покойный дядя Михаил Продан (погиб молодым на шахте) находился в районе на мельнице. Ночью узнал о депортации, бросил всё и погнал домой – предупредить. Чуть не загнал лошадей, но не успел даже проститься.

Не помню, как везли до станции, как грузили. Помнится, ехали в теплушке, оборудованной ярусными нарами, несколько семей в одном вагоне. Помню, стоял у окна и смотрел на неизвестный мир. Мимо пролетали поля, поселки, поезда. Однажды увидел березовый лес, с удивлением спросил: «Мама, мама, кто и зачем побелил столько деревьев от земли до макушки?» На крупных станциях кормили горячим, разрешали ходить за кипятком. Ходили по нужде на остановках, под вагоны, вместе женщины и мужчины. Помню, однажды после такой остановки кто-то подсмотрел у одного больные фаберже, большие очень. Рассказал – весь вагон хохотал.

Долго ли, коротко, добрались до станции Асино Томской области. Выгрузку помню: прибыли ночью, еще был снег, и был мороз. На станции нас уже ждал санный обоз. Погрузились на сани, меня и сестренку укутали в тулуп, и тронулись в путь через реку Чулым до деревни Успенка, Пышкино-Троицкого района. Там определили на постой к вдове Елене Кочетковой, в дом с двумя комнатами. В дальней стала проживать сама хозяйка с двумя сыновьями-близнецами, переднюю отдали нам и семье Гаврилюк. Началось мое сибирское детство, жизнь в сибирской деревне до ноября 1959 года.

Всё, что осталось в Молдавии, – домик, корова – перешло в собственность колхоза. После прихода демократов объявили о возвращении имущества. Нужно было составить опись изъятого, подать властям. Не один год возил я отца по инстанциям, но так он и умер, ничего не получив. Говорят, некоторые судились, якобы получили. Кроме того, нашлись организаторы – предъявить иск России за депортацию. Народ записывался, записался и отец, и брат, который родился в Сибири. С каждого собирали какие-то деньги на судебную тяжбу. Я никуда не записывался, несмотря на агитацию, что вот-вот выдадут громадные деньги. Прошли года, вроде всё затихло. Никто не получил ничего.

Даже не знаю, с чего начать, в каком порядке вспоминать. Столько всего хранится в памяти, не уходит не стирается, до сих пор продолжает сниться, не отпускает… Успенка – деревня дворов не менее двухсот – привольно раскинулась одной улицей прямой вдоль Успенской курьи и впадающей в курью речки. Километра на три с прибавочкой, с запада на восток. Западная часть километра на два и по сей день называется Хохляндия. Восточная называется Мугулёвщина; от ее окончания до деревни Куиндат всего с километр узкой лесной тропой через сосновый лес, а там и райцентр Пышкино-Троицкое – ныне Первомайское – недалеко. Успенка – отделение колхоза с центральной усадьбой в деревне Ежи. Расстояние до Ежей пара километров, уже не тропой, а дорогой грунтовой. Эта дорога шла из города, входила в Успенку на границе Хохляндии и Мугулёвщины, называлась Троицкая дорога. Через Успенку, Ежи – на Сергеевку и далее по поселениям, расположенным вдоль реки Чулым.