Игорь Якобсон - Я с вами жив…

Впрочем, признаюсь, что был в моей жизни период – 1989 и 1990 годы, – когда я забыл эти свои убеждения и принял оживленное участие в политической жизни страны, пусть и на самом нижнем уровне.

Это было странное и страшно увлекательное время, которое принято называть «перестройка». На самом деле шел развал Советского Союза, который случился вовсе не одномоментно в декабре 1991-го в Беловежской Пуще. По моему мнению, СССР начал разваливаться где-то в конце 1985-го. Еще в начале этого года шли политические процессы, на которых подсудимые получали реальные сроки за хранение запрещенной литературы (например, мой приятель Борис Митяшин, ставший впоследствии последним советским политзаключенным, так как отказывался подписывать обещание не заниматься антисоветской деятельностью; после такой подписи заключенного тут же выпускали из лагеря), а в конце того же года уже стали проклевываться первые ростки реальной свободы слова.

Дальше все стало меняться просто лавинообразно. Я уже писал о новых экономических реалиях, но и в политической жизни изменения были не менее значительны. Потихоньку вся страна (во всяком случае НИИ и КБ) переставала работать, переходя к обсуждению прежде запрещенных романов, напечатанных в толстых журналах. С еще большей интенсивностью в курилках обсуждались статьи с критикой плановой экономики.

Апогей настал в 1989-м году, когда пришла пора выборов в Верховный Совет СССР.

Надо заметить, что я с младых ногтей был настроен весьма антисоветски, но в силу трусости и лени в диссидентском движении участия не принимал. Да я просто не верил, что можно что-нибудь изменить! Когда все тот же Борис Митяшин говорил, что СССР не доживет до 1990-го года, я тихо посмеивался в бороду. В выборы я, естественно, тоже не верил и на них не ходил. Не собирался я участвовать в этом фарсе и в 1989-м, считая, что изменения – изменениями, но обком партии своего не упустит и легко проведет своих кандидатов.

Перевернул мое сознание друг нашей семьи Лев Гольдштейн, наряду с Петром Филипповым, Анатолием Чубайсом и др., один из основателей знаменитого ленинградского клуба «Перестройка». Убедил он меня простыми словами, что надо хотя бы попробовать, а из «ничего» уж точно «ничего» и выйдет. Так я влился в движение «Демократические выборы».

Это не было как-то оформлено, меня не заносили в какие-то списки, не выдавали членского билета, речь не шла об оплате, даже самой ничтожной… Просто по вечерам после работы и в выходные я выходил к какой-нибудь станции метро (чаще всего к ближайшей «Василеостровской») и вместе с единомышленниками вел агитацию за демократических кандидатов в депутаты. Попросту говоря, надрывал глотку, пытаясь переорать появившихся там с некоторой задержкой сторонников линии КПСС и представителей националистического общества «Память».

Кстати, об этом антисемитском обществе. Не знаю, оно ли явилось основной причиной панических настроений среди еврейского населения Ленинграда или, как считает мой друг, известный журналист и доктор биологических наук, Андрей Пуговкин, межнациональная рознь планомерно нагнеталась по всей стране органами госбезопасности, но в конце 1980-х большинство питерских евреев жило в перманентном ожидании погромов, которые «вот-вот должны начаться».

И основания для этого были. Многие из них получали различные угрозы. Не стали исключением и мы с женой, пару раз обнаружив в своем почтовом ящике настойчивые предложения «убираться из страны». Собственно говоря, многие евреи так и сделали. Даже те, кто изначально не собирался покидать свой родной дом. Судя по всему это и явилось основной причиной массовой эмиграции из СССР в Израиль конца 1980-х – начала 1990-х, ставшей одним из обоснований первой палестинской интифады. Те из евреев, кто твердо решили держаться до последнего, организовывали отряды самообороны. Я не участвовал ни в этих отрядах, ни в эмиграционных процессах, потому что не мог поверить в пресловутые погромы и не мог заставить себя испугаться угроз.

По моему глубокому убеждению, которое не покидает меня до сих пор, не такую уж большую роль сыграло в этой ситуации общество «Память», да и КГБ не было так уж всесильно. Они (или кто-то из них) максимум явились «пусковыми двигателями», а дальше, сказав себе «а это идея!» ((с) Г.Остер), самостоятельно начали действовать «добрые соседи», которые и являлись авторами вышеописанных анонимок и прочих угроз. Причем в большинстве случаев побуждали их к такому творчеству самые банальные корыстные соображения. Может, я не прав, но таково мое стойкое ощущение.