Василий Орловски - Потеря головы не нарушает ритма полового акта

Я подняла голову, разглядывая небо, но ничего там не увидела. Те же звёзды. Все на месте.

– Не вижу, – вздохнула я. – Может, это был спутник?

– А разве они падают? – удивился мужчина.

Я пожала плечами:

– Не знаю. Может, это метеорит?

– Возможно, – согласился Мориц. – Загадаете желание?

– Поздно, – вздохнула я. – Звезда ведь уже упала.

– Какая разница? Главное верить, – Мориц скрестил пальцы и зажмурился. – Хочу увидеть Большую Медведицу! – заорал он. – Хочу увидеть Большую Медведицу! Хочу увидеть Большую Медведицу!

– Зачем так кричать? – удивилась я.

Он посмотрел на меня очень серьёзно, как смотрят на детей, спрашивающих родителей, в чём смысл жизни.

– Чтобы меня услышали, – невозмутимо пояснил он. – Теперь Вы. Попробуйте, это увлекательно.

– Ладно, – я закрыла глаза и позволила уже всосавшейся в кровь бутылке «Джека Дэниэлса» говорить за меня. – Хочу приятный сюрприз! Хочу приятный сюрприз! Хочу приятный сюрприз!

В поисках одобрения я посмотрела на Морица. Он вопросительно поднял брови и уставился на меня:

– Сюрприз?

– Да, – я утвердительно мотнула головой. – Просто не смогла придумать ничего конкретного.

– Везёт Вам, – вздохнул мужчина. – Хорошо, что уточнили про «приятный». А то, представьте, накакала бы на Вас птица. Или сбил автомобиль.

Я поморщилась, представляя, как меня сбивает самосвал. И вот, лежу я посреди дороги, мёртвая, лохматая, с размазанной после пьянки косметикой, и тут на меня ещё и какает птица. Жуть.

Жуть-жуть-жуть.

– Да, – согласилась я. – Хорошо, что уточнила.

Мориц осторожно развернул меня к себе и приблизился вплотную.

– Если я исполню твоё желание, ты исполнишь моё? – заговорщическим шёпотом спросил он у моих губ.

Его дыхание было быстрым и горячим, а может это я была пьяной и заторможенной, не знаю.

– Mein Kleine Bär, – произнёс Мориц на одном дыхании какую-то нелепую околесицу из букв, и поцеловал меня.

Это был короткий и сдержанный поцелуй и Мо разорвал его первым.

– Вот и твой сюрприз, Шери, – улыбнулся он, и так начался наш роман.

Через месяц я переехала к нему, но виделись мы всё равно редко. Я работала днём, а Мориц по ночам. Не каждую ночь, конечно, хотя, иногда каждую.

Он был стриптизёром, и мне приходилось с этим мириться. А ему приходилось мириться с тем, что я была «мозгоправом».

Мо ненавидел мозгоправов: в детстве его часто таскали по психологам и психотерапевтам, так что, я не удивлялась.

Несмотря, на то, что Мориц работал ночью, у нас оставались вечера, а значит и совместные ужины, и секс. А потом он уезжал, а я ложилась спать. Когда я просыпалась, он уже лежал рядом, словно был здесь всю ночь. Иногда он даже готовил мне завтрак, прежде чем лечь, и когда я просыпалась, обнаруживала на кухне свежий, ещё тёплый кофе и блинчики или тосты с курицей и сыром.

На выходных мы чаще всего с самого утра не одевались, вгрызаясь в обнажённые тела друг друга, как голодные дикие звери. Мо нравилось делать это стоя, а мне просто нравилось. Чтобы не портить его спину царапинами, я цеплялась за его волосы и рвала их. Наверное, так я хотела удержать его рядом, удержать его в себе.

В такие дни мы питались по большей части тем, что могли дать друг другу наши тела. Только ближе к вечеру, измотанные в конец, мы расцепляли объятия и брели на кухню, как бредут буддийские паломники, в поисках следов жизни Татхагаты.

Ночью Мориц никогда не спал, даже когда ему не нужно было идти на работу.

Он часами сидел за столом и писал что-то в толстый коричневый блокнот. Мне нравилось думать, что он пишет стихи.

В такие минуты он сильно сутулился, наклоняя голову к самому тексту, – погружаясь в свой блокнот целиком, срастаясь с ним воедино.

Лёжа в кровати, – голая и одинокая, забытая и использованная, я прижимала к себе подушку Морица, зарываясь в неё. Я чувствовала запах его парфюма – терпкий и глубокий. Я жадно наполняла им лёгкие, желая только одного – стать частью этого запаха, впитать его в себя до последней капли, сделать своим.

Я не могла видеть лица Морица, когда он строчил что-то в своём блокноте, но я живо представляла, как мягкие светлые пряди падают на его лицо, отбрасывая прямые прозрачные тени, тянущиеся ото лба к носу, от виска к губе. Я представляла, как тень надламывается, проходя через острую скулу, а затем плавно стекает вниз – к подбородку.

Я думала о губах Морица – пухлых и розовых, как у девушки. Почти таких же ярких, как налитая желанием влажная головка его члена.