Вячеслав Полежаев - Записки разведчика. Книга вторая

Так, а какое расстояние было до группы? От угла дома до забора тридцать метров. Метра два от забора занимали гражданские. Значит, группа должна была находиться метрах в десяти от них. Гильзы отлетают метра на полтора в правую сторону. И смотря кто стрелял… А в этом мне помогут следы от пуль. Следы ровные, значит, стреляли с этого направления. Надо искать гильзы где-то тут. Судя по рассказу Вадима, капитан находился посредине группы. О! Гильза! Уже хорошо! Отдадим её криминалистам, пусть поколдуют над ней. Хотя и так видно, что она не от портативного автомата, которым должны пользоваться контрразведчики. Так, представим теперь всю сцену. Там – гражданские, тут – убитые, здесь – вся группа, а вот туточки – капитан с Вадимом разговаривают. А где патруль в это время находится?

Шагах в пяти слева от Вадима находился Травкин. Снова где-то тут должны быть его гильзы. Пороемся сапогом. Нету… Странно. Может быть, мальчишки подобрали. Придётся искать. Или он был дальше или ближе. Сначала смотрим всё вокруг.

– Доброго здоровьичка, господин лейтенант!

– Здравствуйте, уважаемый!

– Что-нибудь ищете, как я погляжу?

– Наверное, прошлогодний дождик.

– Вы имеете в виду прошлогоднюю перестрелку тут?

Так, улыбочку самую обаятельную!

– Как Вы быстро догадались! Следствие зашло в тупик, решили его начать с самого начала. Вот я и приехал сюда осмотреть место событий и поговорить со свидетелями. Вы видели что-нибудь тогда?

– Нет, сам я не видел, потому как на работе тогда был, а подсказать свидетелей могу. Я сам очень многое от них тогда узнал. А в песке ковыряетесь, наверное, гильзы ищете…

– Верно, гильзы. Они всегда остаются на месте, только не в этот раз почему-то…

– Так их же ещё в прошлом году с миноискателями тут искали, все и подобрали.

– Даже так? Ого! А детишки могли их найти до миноискателей?

– Могли, конечно. Они тут кружились день-деньской. Вам сейчас что важнее: со свидетелем поговорить или гильзу поискать?

– Сначала со свидетелем, а потом с детьми.

– Ну, тогда пойдёмте, господин лейтенант. Меня Харитоном кличут.

– Очень приятно, дядя Харитон, а меня Юрой зовут. Будем знакомы.

Интересный мужичок! Пока идём, сделаю фото его: рост средний, волосы длинные, лохматые, в большей степени седые, но видно, что были тёмными. Глаза светлые, водянистые, брови мохнатые. На вид около пятидесяти лет, точнее сказать трудно. Прихрамывает на правую ногу. Подниматься на пятый этаж ему очень трудно, но мы подождём. Ну, вот и на месте.

– Маруся, к тебе гость пришёл. Господин лейтенант интересуется прошлогодними событиями под твоими окнами.

– Здравствуйте, господин лейтенант. Да не слушайте Вы его! Нагородит с три короба, а чего – и сам не знает. Ничего я не знаю, ничего не видела. Нас ведь тут в прошлом году так стращали, что навек помнить будешь. Ничего не видела, ничего не знаю.

– Значит, зря я к Вам поднимался…

– Отчего же зря? Давайте я вас квасом холодненьким угощу! Он у меня знаете, какой ядрёный!

Трудно будет разговорить эту Марусю. Маленькая, глазастенькая, шустрая, улыбчивая, лет может сорока с небольшим… Только сказала, что квасом угостит, а уже и стол накрыла. Что ж, за столом может быть сподручнее.

– Не откажусь, Марья…

– Семёновна я. Харитон разве не сказал?

Изображаем улыбочку.

– Нет, ничего не сказал, даже имени, пока не окликнул Вас здесь.

– Это в его стиле, прямо скажу. Вы присаживайтесь, давайте с Вами пообедаем, как раз время подошло, а Вы голодный.

– Не откажусь, Марья Семёновна! Очень аппетитно всё у вас тут выглядит!

– Ой, да что Вы! Скажете тоже! – Засмущалась, и это хорошо.

– А как вкусно! М-м-м! Язык можно проглотить!

– Кушайте, кушайте на здоровье!

– Простите мою оплошность, я не представился. Меня Юрой зовут. Правда, очень хороша Ваша окрошечка! Давно я такой не ел! С самого дома!

– А давно Вы дома последний раз были?

– С самого начала войны. Через полгода после моей мобилизации наше село захватил противник, теперь не скоро там побываю снова.

– Ой, Юра! Простите меня! Я не знала!

– Ничего страшного, Марья Семёновна. Я уже привык к этому положению дел. Странно, конечно, но никуда не денешься. Мои хотя бы живы, а тем, у кого родственники ушли, гораздо труднее.

– Да, Юра, очень трудно принять душой их уход. У меня дочери двадцать четыре года сейчас, а ушла она на фронт три года назад, и нет от неё ни строчки. Где она сейчас? Что с ней?

– А как её зовут-то?