Аркадий Арсёнов - Пришельцы

На проходе между домом и беседкой Николай установил переносной металлический мангал и уже соорудил в нем горку из дров. Вскоре он, натужно кряхтя, появился с плоским большим чемоданом, который путем нехитрых манипуляций превратился в шаткий раскладной стол, где вскоре возникли шампура и судочек с замаринованным мясом.

Замысел состоял в том, чтобы мы приехали пораньше, до возвращения Галины, хозяйки дома, с работы и предприняли все меры к тому, чтобы к её появлению шашлык был бы уже готов.

Дрова весело затрещали в мангале, из принесенных нами колоночек полилась музыка любимых плейлистов смартфона, и промозглая сырость дня отступила перед хорошим настроением.

Придомовой земельный участок был порядка шести соток, бóльшая часть которых была отдана «культурному» возделыванию малины.

В целом, огородное хозяйство велось изумительно бездарно, что было естественным следствием огородного рабства Николая, в одно лицо упражнявшегося там вперемешку с посменной работой на заводе и всяческим ворохом иных хозяйственных забот, чему нужно уделить отдельное внимание, но позже.

Пока на жарких углях дозревал шашлык, источая ошеломительно дурманящий запах, Николай вскочил в свою «шестерку» и понёсся забирать Галю с работы, что также было его обязанностью, если он был не в смене.

Вскоре стукнула калитка и Галина с наделанной веселостью неестественно учащенно замахала нам рукой, что должно было донести до нас мысль о её неописуемом восторге от перспективы хорошо покушать, хотя сам этот процесс она именовала гораздо более грубым выражением.

Галочка, как подобострастно величал свою жену Николай, была особой авторитарной в вопросах семейной жизни и главным жизненным авторитетом для своего мужа. Она всегда и во всём знала истину и совершенно безапелляционно сообщала её мужу, подчеркивая непременно, что она в этом разбирается и никаких иных мнений не приемлет.

Её публичная жизнь вне собственного дома была разительным контрастом, поскольку являла миру серую малозначительную мышку с вечно перепуганным взглядом и сбивающейся речью. Но к её выгоде, муж не мог созерцать свою жену в общественной жизни и потому составлял представление о ней на основании её же собственных рассказов, из которых вздымалась грандиозная фигура героини труда, на чьих хрупких плечах покоилось благополучие той сферы, которую она облагодетельствовала своим деловым присутствием.

Тех гигантских усилий, которые она возносила ежедневно на алтарь общественного благополучия, было, с её точки зрения, совершенно достаточно для того, чтобы она могла освободить себя от всех домашних забот и, более того, требовать ежеминутного сострадания со стороны мужа. Являясь домой, она валилась с ног от усталости и, картинно закатывая глаза, сетовала на толпы дураков, которые донимали её на работе своей глупостью и непрофессионализмом. Широкими маскáми она набрасывала картину своей незаменимости в решении сложнейших проблем простых рабочих будней. И изумленный Николай не уставал восклицать: «Мама дорогая!» – что являлось в его лексиконе крайним выражением чувств.

Наконец материализовался Николай. Он переоделся. Одежонка из секонд-хенда: футболка и штаны, первоначальный облик которых трудно было опознать из-за усталости от их использования. Но это, всё-таки, было лучше, чем первоначальный наряд. И лицо его заметно разгладилось и озарилось улыбкой. Возникло ощущение, что это либо другой человек, либо биоробот, которому переключили программу.

– Ну что, понесли мясо к столу?! – подмигнул он.

В свои 54 года Николай практически облысел, остатки седых волос окаймляли лысую макушку как жерло затухшего вулкана. Его усы стали также совершенно седыми и уже не топорщились как прежде, будто у резвого таракана, готового к любым радостям жизни.

«Ты бы подкрасил усы, – предложил как-то я ему, – уж больно они у тебя седые, они тебя старят!»

«Да ты что! – возмутился он. – Зачем мне их красить?! Это уже старость».

«Ты в своём уме? Какая старость в твои то годы? Живи и радуйся жизни!»

Но он только раздраженно отмахнулся:

«Не говори глупости!»

Его фигура, незаметно утратившая мужскую стройность, оставалась крепкой, но выделялась выпуклым животом. Физические нагрузки ещё удерживали живот от обвислости и, по мнению Николая, он гордо выпирал, как колесо, из-под груди.

Мы вошли в дом. В передней было темно и затхло. Насыщенный смрад от кошек, собаки, объедков и долгого отсутствия качественной влажной уборки делало пребывание в этой комнате вдохновляющим в плане работы над собой по укреплению самодисциплины в стремлении к чистоте. Пол был грязным. Разуваться не хотелось. Николай бросил мне какие-то пластиковые тапочки, имевшие такой вид, будто в них, много лет убирали свинарник. Видимо заметив мой взгляд на этот стильный аксессуар домашнего обихода, он торопливо сказал: