Вера Синева - Этюды о Женщине

Наступает канун Нового Года. Мама с соседом собираются в лес за ёлкой: берут каждый по топору и какую-то верёвку, чтобы обмотать ею ели, которые они срубят в лесу. Их нет примерно час, а может и больше. Заходит мама, а в руках у неё обмотанная верёвкой пушистая ёлка. Моей радости нет предела, я почему-то прыгаю от какого-то восторга по поводу этой большой красиво пахнущей ели. Спешно помогаю маме её размотать. Делаю это по-детски неумело, мама раздражается и просит не мешать. Я смиренно стою в стороне и наблюдаю за волшебством, творящемся на моих глазах: ёлка размотана, поставлена в ведро с мокрым песком. Потом мы уже вместе её наряжаем: цепляем шарики на ниточках, всяких красочных зверушек на металлических зажимах, напоминающих прищепки. На макушку ёлки водружаем наконечник в виде звезды (обязательный атрибут советских времён), далее ставим под ёлку деда Мороза и Снегурочку, сделанных из папье Моше и очень красиво разукрашенных. А ещё, как ни странным это покажется, нанизываем конфеты и мандарины на ниточки, и их тоже вешаем на ветки. Просто в советское время хорошие конфеты и мандарины были в страшном дефиците, было огромной удачей их купить. В советское время – это называлось «достать», то есть выстоять огромную очередь в магазине, часов так несколько. И вот оно счастье – этот дефицит висит на моей пушистой красавице! Мама в приказном порядке говорит:

– Виктория! Не вздумай до наступления Нового Года срывать с ёлки конфеты и мандарины. Поняла?

Я послушно киваю головой в знак согласия. От всего этого нервного возбуждения я не могу никак заснуть, долго ворочаюсь в кровати. Слышу вроде все спят: храпит дедушка, аж «стены дрожат», лёгкое посапывание мамы, и наконец завывание бабушки, это от того, что ей всегда во сне снились кошмары из-за ужасных событий, произошедших в её жизни.

События, действительно были ужасные: деда репрессировали в 1937 году, потом началась война, в первые же дни снарядом убило старшую дочь. В их город, в котором они тогда жили, пришли фашисты, они оказались в оккупации. Местные партизаны совершали всякие диверсионные действия против врага, незвано появившегося на земле наших предков и пытавшихся «приручить» их потомков, « пригладить их под свою гребёнку». Какая наивность – это не удалось ни татаро-монгольскому игу, ни польским шляхам. Глупо было надеяться, что люди, давшие присягу Гитлеру чего-то могут добиться, сделать из наших людей послушных марионеток в своих руках. После очередной вылазки партизан, немцы и их приспешники – итальянцы пришли с собаками на местный базар, отловили местных, кого смогли, построили в одну шеренгу. Заявили, что каждый третий будет расстрелян, если не найдётся тот, кто выдаст местонахождения партизан. Привели ли они свои угрозы в действие, бабушка не рассказывала, не хотела она своими воспоминаниями расстраивать меня маленькую. Ограничилась она только тем, что сказала – её минула эта учесть. Рассказывала, как на моего маленького дядю, которому тогда было 5 лет, один итальянец натравил огромную овчарку, и он убегая от неё обмочился со страху.

Дождавшись, когда все крепко заснули, я на цыпочках подошла к ёлке и сняла с неё, вопреки запретам мамы, мандаринку и конфетку и съела. Моей радости не было предела! Вот – настоящий праздник! По прошествии стольких лет, я вспоминаю всё это с какой-то грустной ностальгией – сейчас в магазинах всё есть, что душе угодно, но нет у меня такой эйфории по поводу Нового Года, как тогда! Может тогда казалось всё таким волшебным потому, что я была ещё совсем маленькая и не знала какие обиды на людей, которых считала своими друзьями, разочарования по поводу нереализованных мечтаний и иллюзий и тоска по безвременно ушедшей маме меня ждут впереди в моей взрослой жизни.

Теперь, по прошествии стольких лет, воспоминания нескончаемым потоком всплывают из моего подсознания, и в голове моей бегущей строкой всплывают рифмы и облачаются в какую-то стихотворную форму.

Как краток мирозданья миг.

В моей груди лишь боль и крик.

Зачем всё лучшее уходит навсегда?

Кругом лишь пепел – безысходности беда.

И я уже не девочка, увы.

Размылись перед взором мамины черты.

И запах ёлки новогодней исчезает.

А с ним всё лучшее куда-то улетает.

Так совпало, что Новый Год и день моего рождения приходятся на один день. Я пригласила в гости моих маленьких подружек к себе на день рождения. Они принесли какие-то подарки, сказали по-детски, как умели, слова-поздравления, пожелания чего-то хорошего и светлого. У бабушки стояла большая бутыль с черносмородиновой наливкой, которую она сама настаивала из смородины, росшей у нас на огороде. Бабушка нам сопливым наливает её по чуть-чуть, грамм по 30, но нам и этого хватило для безудержного веселья. Играем в разные игры, танцуем, смеёмся от души, не понимая почему нам так весело и беззаботно в этот миг, который я, наверное, даже буду вспоминать в конце своего жизненного пути на «смертном одре»! В конце этого фееричного праздника, мы с мамой идём провожать по домам моих подруг. По дороге встречаем весёлые компании, веселящихся от души людей, ожидающих, как и я, чего-то светлого и радостного, что может прийти на смену чему-то серому и грустному. Навстречу идёт толпа местных хулиганов, отпускают скабрезные шутки, но увидев нас – детей, они замолкают, видно и у них есть какой-то «кодекс чести» – нельзя обижать маленьких и беззащитных. Рядом с ними идёт беспородный пёс и у него изо рта торчит беломорина (папироса советских времён), так они развлекаются. Мне почему-то становится смешно. А теперь, по прошествии стольких лет, я думаю – зачем это, и мне уже совсем не смешно.