Джасур Исхаков - Короткое, как вздох, прощай…

– Громче сделай! – крикнул мне Боря. – Понял, да? Осень у дверей… Она давно уже в доме.

– Слишком ты с ним запанибрата, – сказал неприятно тихо Асик.

– Не будь снобом! Боря – хороший человек! И главное – мастер золотые руки!

Вообще-то мастера Борю звали Бори́, и когда его спрашивали, какой он национальности, он только смеялся: «В моих жилах течет коктейль «Мечта вампира». На самом деле мать Бори была наполовину татарка, наполовину еврейка, а те в свою очередь тоже были полукровками; отец Бори был наполовину памирский таджик (он ещё добавлял: «Может быть, потомок Александра Македонского») в смеси с кокандским узбеком. Такой вот сложный «микст». А если заглянуть ещё дальше, набралась бы ещё не одна дюжина народностей и племен. Это мне рассказал сам Боря, когда после очередного ремонта моей машины мы отправились на берег Салара выпить по кружечке пива. Я тогда оставил машину у сторожа автостанции. Уменьшительно-ласкательная «Кружечка пива» превратилась в тот день в очень тугого «ерша». Когда это было? Ещё до Америки.

Асик молчал – наверное, заснул.

Я взял в руки свою пьесу, разглядывая титульный лист.

«Сны о старом Ташкенте». Пьеса в трех действиях. Пальмара, Нью-Джерси, США, 2001 год.

После разговоров о неблагодарном зрителе, которому не нужны серьезные спектакли, а лучше легкие французские комедии, после математических подсчетов моих героев, после жалостливого рассказа о мизерной зарплате штатного персонала театра, после рассказов о капризах молодых актрис, которые так и норовят свалить в Москву или в Питер, собственная пьеса показалась мне чужой, какой-то отстраненной. Словно не моей. Я стал считать действующих лиц моей пьесы.

Итак… Рассказчик снов, Малика – его мать, бригадир на хлебозаводе. Мумтоз – его отчим, инженер. Соседи по двору: Лола – учащаяся техникума, Кумуш, её мать – ткачиха с Текстильного. Санжар – историк, писатель. Хабиба, его жена – врач. Исаак Давыдович – продавец обувного магазина. Бронислава, его жена – продавщица газводы на углу Лахути. Махмуд – милиционер. Мамура, его жена – домохозяйка. Жданов – инвалид войны. Ольга, его жена – бухгалтер. Тельман – железнодорожник. Софья Ивановна – актриса. Гамлет – карточный шулер. Тохтаев – капитан милиции. А ещё – молочницы, медсестры, милиционеры, торговцы, ремесленники и так далее.

Да, главный режиссер прав, многовато героев. Откуда взять столько? Я стал читать дальше.

Тут проснулся Асик.

– Читаешь свой опус? Читай, читай! Уже седой человек, а напридумывал бог весть что! «Сны о старом Ташкенте»! Высокопарное варенье! Ландриновые кадрики из прошлой жизни! Дра-ма-тург! Занимался бы своим кино-домино! Как же вы все любите приукрашивать то время.

– Послушай, ты, циник и неврастеник! – не выдержал я. – В этой пьесе я хотел рассказать не только о своем детстве и юности! Я хотел рассказать о Городе, о нашем дворе на Балыкчинской! О том, как мы жили бок о бок! Узбеки, русские, евреи, армяне, татары, казахи! Это был настоящий Вавилон. Было только одно, что отличало наш двор от того, разрушенного Вавилона, – все его жители худо или бедно знали русский язык. Какое-то время в нашем дворе жил кореец, настоящий, из Кореи! А совсем недалеко от нашего двора жил американец, боксер Сидней Джексон! Уж он-то, наверное, понимал толк в том, где лучше жить?

Асик опять засмеялся своим противным смехом:

– Ах, сколько пафоса! Наивный! И при чём здесь заблудившийся боксёр? Ты ещё вспомни немцев, поляков, греков. Ну жили – и что в этом особенного?

Кассета кончилась, и я автоматически поменял её. Полилась божественная музыка Нино Роты.

– Всё, не хочу тебя слушать! – твёрдо сказал я Асику и стал листать пьесу.

Начиналась она с «Пожеланий». Может быть, Асик и прав, обзывая меня наивным и витающим в облаках? Но это написано моей рукой, там, в далекой Америке:

«Нисколько не желая вмешиваться в работу режиссера, художника, композитора, художника по костюмам или гримера, позволю все же высказать некоторые соображения по поводу постановки данной пьесы (если она, дай Бог, состоится). Очень важный компонент будущего спектакля – его атмосфера, дух. И именно здесь не может быть мелочей. Костюмы, детали одежды, головные уборы, даже прически героев, должны соответствовать времени действия пьесы. Было бы замечательно использовать настоящие предметы того времени – керосинки, примусы, патефоны, ребристые стиральные доски, наклейки на бутылках, передвижные газбудки, ножные точильные станки, медные тазы, жестяные рупоры керосинщиков, деревянные самокаты на подшипниках и многое другое. То, что ушло безвозвратно, но позволит окунуться в старые добрые времена».