А. Болотников - Тесинская пастораль. Сельский альманах на 2017—2018 гг.

В бесконечной производственной болтовне Вовка Плугин ещё не раз взрывал общество афоризмами собственного сочинения. Повторяемыми им самим бессчётно раз. Пока они не прилипали к другим языкам. Становились солью анекдотов.

– Болтать-то мы научились, научиться бы молчать, как прибалты, – говорил Плугин по этому поводу. – Скажи, Игнас?

И геолог Игнас Купстайтис, литовец, попавший в Сибирь по распределению и проживающий здесь холосто и обречённо, каждый раз отвечал Плугину:

– Н-на-ху… тор.

И все дружно поддерживали разговор жеребячьим ржанием.

И была ещё одна особенность у Володькиного характера: уединяться любил. Особенно там, где для уединений был неограниченный выбор.

Селились геологи зачастую в палатках, вблизи таёжных деревенек, а то и в них, бесплатно арендуя какой-нибудь брошенный дом, сарай или другую «помойку с крышей». В некоторых не было даже полов. Раскладушки размещали на земле, между половых балок. Такой бесполой жизни в глуши помоек Володька Плугин старался избегать. Ставил возле дома палатку, крышевал худой дровяник, заброшенный и дырявый сарай. Мучился сквозняками и дождевыми протёками, но в теремок не просился. Утром заявлялся в общую ночлежку раным-рано, шумно топтался возле ближайшей раскладушки с одним и тем же, позаимствованным у Матрёныча, слоганом «Вставайте, граф, рассвет уже полощется!». И будил остальных.

Как-то раз ехали на шлиховую съёмку в предгорьях Западного Саяна, поселились для очередной десятидневной заездки в поселковой школе, здании деревянном и просторном, обогреваемом в прохладные летние дни и ночи только собственным теплом геологов. Но ни простор, ни общинное тепло, ни близость кухни и поварихи не удовлетворили Володьку Плугина. Выйдя во двор, он обозрел окрестности, выбирая место под палатку. И внезапно обнаружил под окном школы лестницу. Мысль созрела мгновенно. Пыжась, он водрузил лестницу на стену, супротив слухового окна крыши. И полез. А когда уже спускался вниз, неожиданно присел на перекладине. Володьку поразил вид с лестницы: красно-багровый закат над тёмно-зеленой маревой тайгой. Фантастический… этакий космос. Не вообразимое умом пейзажное полотно. Полюбовавшись, Володька уже не тормозил. Спустился, водрузил на спину огромный абалаковский рюкзак, захватил в левую руку спальник и полез вверх по лестнице.

– Э-э-й! Ты куда? С ума сдурел? – завопил вслед ему Юра Свиридов. Да и другие школьные поселенцы выскочили на его изумленный крик. И тоже добавили комментарии:

– Вернись, запасного топографа нет.

– А если понос?..

– Вовка, а как же насчёт банкета на влазинье?

И ещё что-то содержательное и напутственное.

На что Вовка Плугин, на мгновение остановившись и обернувшись вниз, уныло и обречённо ответил: «А может, у него там гнездо», – и полез дальше. Под лестницей не то треснуло, не то хребет Западного Саяна раскололся. На хохот геологов выбежала даже повариха, бросив на пол кастрюльку с чаем. Но Вовка молча и неукротимо поднялся до окна, ввалился в него с рюкзаком и спальником. И уже не вышел ни на банкет, ни в удобство во дворе.

Афоризм был и до Плугина известен как крылатое выражение, но с этого дня новое Вовкино изречение пошло по нашим р… ртам. «А может, у него там гнездо!» – вопили распоясавшиеся рты на любое удаление: в сортир ли кто шёл, на свиданку ли с местной красоткой, на крик ворона из кущи леса или испуганный утёк деревенского боровка.

По утрам топографа Плугина можно было наблюдать сидящим на лестничной перекладине. Туман над таёжным распадком, подсвеченный восходящим солнцем, озвученный дальним криком безумной кукушки, мог свести с ума неземной явью. Лучи блистали цветным веером, гасли мириадами фонариков и тут же вспыхивали, поджигая темноту хвойного горизонта. И даже по шиферной крыше искрило золотом.

Все десять дней (утр и вечеров) того заезда Плугин поднимался-спускался из своего гнезда, не предав свой выбор. Никто из геологов, даже дюже расположенный Матрёныч (тогда ещё просто Лёша), и не пытался посетить его с дружеским визитом. Никто не видел гнезда воочию. Плугин наложил табу. А когда уезжали, Вовка выбросил из слухового окна спальник, за ним рюкзак, спустился сам, даже не закрыв за собой створки. Не убрал на место лестницу и загрузился в вахтовку.

– Правильно, оставь… Может, вернёмся через год-другой, – одобрил Вовкино решение Юрий Михалыч.

И когда уже деревенька осталась едва видимой группой замшелых домишек, кто-то прощально обронил: