Татьяна Свичкарь - Уходить будем небом

Том представлял, как это будет. Узнав, сколько Лизе лет (если узнают), ей предложат возлечь на шезлонг где-нибудь в уютном уголке палубы, а в ресторане начнут предлагать диетическую еду. И будут разговаривать погромче – сочтут, что она плохо слышит – из уважения к старушке.

Лиза просмотрит меню, выберет коктейль, который ещё не пробовала, и самое труднопроизносимое блюдо. До сих пор Лиза говорит легко и быстро, любую скороговорку оттарабанит, не задумываясь. Официант же, наверняка, будет запинаться, повторяя заказ. Если на палубе затеют спортивную игру, Лиза будет свистом подбадривать понравившегося участника. А если кто-то решит стать её спутником в прогулках по кораблю, она загоняет его, живо интересуясь всем, что будет попадаться им по пути. На шезлонг она приляжет поздним вечером, опять-таки с коктейлем в руке, чтобы перед сном полюбоваться на звёзды.

– Я каждое утро думаю – вот ещё один день, – говорит Лиза, – У меня есть ещё один день. А вдруг он последний? Я хочу успеть всё, сразу всё.

По мнению окружающих, Тому нужно было бы устроиться на работу. Он сечёт в технике и компьютерах как бог, он мог бы зарабатывать ещё те деньги. Также ему давно пора бы жениться, иметь пару детей – мальчика и девочку. Конечно, машину. И каждый год ездить в отпуск в Турцию или Египет, а может даже в Таиланд или ГОА.

Учась в институте, Том тратил свою жизнь довольно беспутно. Играл в институтском театре, его даже занесло в школу фотомоделей.

– Нашли мачо, – фыркала Лиза, – Но врождённый аристократизм не отнимешь. Моя кровь…

Том был высокий, стройный, изящный. От мачо – нос сильной лепки и пухлые, чётко очерченные, очень выразительные губы. Девочки готовы были бы – и уже пробовали – вешаться на него и складываться штабелями, особенно в эпоху его работы моделью. Но его это вроде бы не интересовало.

Было время, что он рвался из города, уезжал к родителям в Москву. Вернулся года через два, Лиза его тогда не узнавала. Постаревший, хотя ему не было ещё тридцати. И пил, не за компанию, а просто, чтобы напиться. Это было единственное время, когда Лиза не держала дома вина, потому что знала – он выпьет всё, сколько есть. Потом его накрыла депрессия, он бродил бесцельно по городу, не работал, почти не ел. Почернел и всё молчал. Один раз пришёл совсем поздно, среди ночи, пьяный в зюзю и замерзший как ледышка. После этого тяжко заболел воспалением лёгких. Им с Дианкой врачи запретили выхаживать его дома, они как собаки дежурили в больнице, под дверью.

Выздоровев, Том снова уехал в Москву, хотя у Лизы было чувство, что она провожает его туда, откуда он уже не вернётся. Но через два года он приехал. С деньгами. По их провинциальным меркам – довольно большими деньгами. Но их оказалось мало. Он продал ещё квартиру – свою по-холостяцки запущенную «однушку». И купил хутор в недалёком отсюда селе, маленьком и живописном. Даже летом народу там было немного. В эти края туристы ехали к морю, а там моря не было.

Том купил лошадей. Первую свою полудюжину – крепких, не слишком красивых бурятских лошадок. Выносливых, но у Тома эта выносливость не служила им для выживания… Несчастные «братья меньшие», развлекающие праздных отдыхающих на берегу моря! Жарятся на солнышке попугаи, изнемогают на плечах хозяев обезьянки, покорно ждут следующих седоков кони со стёртыми спинами.

Том не гнался за деньгами, не отвозил бесчисленных, изнывающих от скуки туристов, к живописным водопадам или в винодельческие хозяйства. Он скорешился ещё с одним странным дядькой. Константин Юрьевич Ровинский, КЮР, был учёным, но учёным не удел. Зато он знал тысячи местных легенд, мог рассказать историю каждого здешнего камня, а экскурсии превращал для зрителей в сущий спектакль – размахивал руками, пел песни степняков, рассказывал байки, изображал прыжок из засады или рычанье тигра. Ходили уже не столько на экскурсию, сколько на этот спектакль.

Сытые, ухоженные лошадки Тома были спокойными, весёлыми и любопытными. Их не надо было жалеть. И то КЮР, то Том отправлялись с туристами в конные походы. Вернувшись, многие думали, что узнали во время этих коротких путешествий больше, чем пресными.

– Что тебе привезти из той же Норвегии? – спросила Лиза, – Что за цветочек аленький?

Она не ахала и не находила ненормальным, что у Тома не было другой семьи, кроме неё, Дианки и КЮРа. Ну и лошадей, конечно.

– Вина и хлеба, – сказал он.

Так у них водилось. Кто бы из них, куда ни уезжал – он привозил домашним вино и хлеб из краёв, где побывал. Не фотографиями, а вкусом – самой простой и самой вкусной еды – давая понять дух страны. Своего рода причастие к странствиям.