Геннадий Копытов - Мой парашютный предел. Роман

И про девочку -наконец-то, осознаёшь (или не осознаёшь) смысл её отсутствия!

Залипаешь в центростремительную воронку совместно-несовместимых событий…

Хотя странно. Ты, мог бы вспоминать и думать о них и раньше, вне их визуализации, прокручивая черно-белую плёнку советского фильма о пламенных комсомольцах и бесплатной романтике, переоценить которую не в силах, настолько недосягаемо простой и великолепной кажется она теперь.

Контакт со всеми этими людьми наэлектризованный и неистовый, запускает ослепительное цифровое кино.

Побежали кадры.

…В парашютном классе едим сало с тульским пряником, из моей посылки. Мамка не знала, что с хлебушком тут «могёт быть» туго.

Пьем водку и красиво поем, под мой гитарный аккомпанимент, после отбоя, хотя завтра прыжки.

Но не подводит ни водка, ни бессонница.

Утром перед погрузкой в аэроплан, на тонометре фельдшера, спартанское давление – 120 на 60!

А вот встряли в жестокую рукопашную схватку со старослужащими…

Переживаем, остро скучаем друг за другом, когда кто-то в командировке, или «на кичи» под следствием…

Вот они опять рядом, и я вновь в прекрасном, счастливом далеке! Вынимаю его из-за темного горизонта прошлого и пристально всматриваюсь.

И живу этим, прямо здесь и сейчас.

Хорошо, что вы есть, мои армейские братишки-товарищи…

И девчоночки, так и не ставшие женами…

Во сне, я бесконечное количество раз, попадаю в казарму, в день демобилизации. Спешу в город на набережную, где встречались с Ритулей в увольнениях. Но с новым сном, город всё меньше похож на себя, пропадает, то море (усыхая до лужи),то набережная трансформируется в базар-вокзал, то казарма совмещается с дачей пионерского лагеря.

Я осознанно помню, что обязан увидеть её перед отъездом!

Бегу по опустевшей площади перед кинотеатром, по забитой порожними «ПАЗиками» автостанции, по безлюдной набережной. Монотонный прибой моет бетонный парапет.

Но Риты нет нигде…

В одном подленьком сне, старшие укладчики Никонец и Дегтяренко заставляют меня пить с ними самогон. Почему-то в сарае, под предлогом: отметить увольнение в запас, и чтобы я не искал её.

Чувствую вонь самогона, но опьянения нет. Я убегаю от них. Пробиваюсь сквозь хаос чуждой архаики, закоулочных развалюх, осознаю, что не могу найти её дом, хотя наизусть помню адрес, но опять, обреченно, пью с прапорщиками…

Мишка Никонец, с пониманием, хлопает меня по плечу:

– Говорили, не ищи!

Но я, всегда пытаюсь найти своих друзей и подруг из Прошлого, зачем-то…

***

Это письмо было отправлено, но вернулось.

Адресат, якобы, выбыл…

События разворачивались в незапамятные времена! Когда еще не было ни «вотсапа», ни «вайбера», ни интернета, ни «даже старенького плейстейшена, чтобы в „Сайлент Хил“ пошпилиться». * А слова «телефон» и «карман» были не совместимы, ни семантически, не практически.

Бредовое время было, в понимании современной молодёжи. Низкофункциональное!

Только лист бумаги, конверт и шариковая ручка…

Я называл её Марго и Ритой. Маргоритой!

Но сам не был Мастером!

И не прилетел к ней на Новый Год в Ленинград… А мы готовились к этому, полтора года! Всё это время уговаривал её встретиться и уболтал-таки, но сам, так и не сподобился появиться…

И Она решила: «закончить всё!»

Звучит жутковато!

Тьху-тьху, до ваших порожних голив! Порвала и сожгла фото, письма.

Выбросила меня из памяти – в мусорку, разом з папирцямы, не представляя, в какую пошлую круговерть я вкляпався в той час!

Смог выбраться, очумело-опустошенный, только через полгода.

А, я-то, наивный, всё не мог уразуметь: почему не способен доползти, дошкрябаться до неё! Все попытки добраться в Питер, пресекались удручающе-суровыми, прямо-таки, порою, драматическими, обстоятельствами! Мне казалось, что витальная связь была разрушена ментально-язвительным презрением, или новыми отношениями. Но не ведал, что это Пепел Писем и Фотографий не пропускал меня к ней…

Более прочего, Рита укоряла тем, что я основательно пропал, после «неприлёта»!

Нет-нет, через полгода, как немного отхлынули проблемы, я написал ей!