Алексей Аринин - Кент ненаглядный

– Ты что, сволочь, наделал? Ты же убил его.

Она бросается к сыну, прижимает ухо к его груди, надеясь услышать биение сердца, но ничего не слышит. Щупает пульс – тишина. Она выпрямляется во весь рост и тем же страшным шепотом вещает:

– Он умер.

Ее, так и не прикрытое халатом вымя, тяжело раскачивается из стороны в сторону.

Теперь уже дядя Петя кидается к телу мальчика, из-под головы которого расползается лужа крови, в полумраке комнаты кажущаяся черной. Он трясет пасынка, уговаривает его подняться, обещает больше не наказывать. Но все тщетно, Максим безнадежно нем.

Пьяницы в ужасе переглядываются. В их испуганных, блестящих в темноте глазах безошибочно читается вопрос «что делать?»

– Может, вызвать «скорую»? – спрашивает женщина, наперед зная, что ответом будет «нет» и только «нет».

– С ума сошла, – шипит ее сожитель. – Меня же посадят. Без мужика хочешь, курва, остаться? Надо унести его и закопать.

Быстро протрезвевший, он, будто Холмс недогадливому Ватсону принимается объяснять своей бабе, чем хорош его план:

– Тебя могут подтянуть как соучастницу, дура. Да я сам скажу ментам, что это ты его ухайдакала. Разве ты его не била? Била постоянно – соседи подтвердят. А искать его никто не станет. Кому он нужен? Единственная родственница у него – это ты. Да его никто и не хватится. Особо любопытным можно сказать, что, мол, ушел сынишка и не вернулся. Таких случаев море. Усекла?

Мать Максима молчит. Дядя Петя, который никогда не был образцом терпения, дает ей затрещину. Она, как и всегда в таких случаях, собирается крикнуть, но не делает этого.

Тело заворачивают в одеяло и, дождавшись, когда уснут соседи, выносят из дому. Неподалеку находится пустырь. Пьяницы тащат свою страшную ношу туда. По дороге им не попадается ни одна живая душа, и дядя Петя, посчитав это добрым знаком, говорит, что все будет хорошо.

– Лопату не взяли, – оказавшись на месте, соображает он. – Я сбегаю.

Но мать Максима не желает оставаться ночью наедине с мертвецом, и бежать приходится ей. Как только она возвращается, дядя Петя, не теряя времени даром, тотчас принимается за дело. Обливаясь потом, вдыхая ночную свежесть и выдыхая перегар, он копает неглубокую могилу. Его губы шевелятся, шепча проклятия, а руки с каждой новой порцией отброшенной в сторону земли трясутся все сильнее. Мать Максима, сидящая на влажном трухлявом пеньке, вдруг начинает причитать и плакать. Злобный взгляд дяди Пети мгновенно устремляется к ней.

– Заткнись, крыса. Лучше бы помогла, а то я уже измудохался весь. Надо вырыть поглубже, чтобы собаки не разрыли.

Дав себе небольшую передышку, он вновь начинает копать. Лопата вгрызается в черную землю, а спешащий управиться до зари пьяница с остервенением вонзает ее лезвие. Раз! Еще! Глубже, глубже! Давай! Измотанный, напрягший оставшиеся силы дядя Петя втыкает свой инструмент и…

И слышит громкий, звенящий в ушах звук – металл натолкнулся на металл. Всхлипывающая женщина тут же умолкает. Дядя Петя отвлекается от работы и всматривается ей в лицо.

– Это что за хрень? – бубнит он, и еще раз бьет лопатой в то же место.

Звонкое «дзинь», и через мгновение – душераздирающий визг матери ребенка, от которого вздрагивает сама тьма.

– Ты чего? – шепчет дядя Петя, выпуская из руки черенок и испуганно пятясь.

– Он пошевелился, – женщина указывает на бледную, торчащую из-под одеяла руку, еще недавно покоившуюся вдоль тела, а теперь согнутую в локте. – Я видела. Он жив!

Одеяло, которому надлежало стать саваном, летит в сторону. Тело распеленато. Пьянчужки видят, как дрожат веки Максима. Сомнений не остается: он жив. И в подтверждение этого его глаза медленно открываются. Он делает глубокий вдох и хриплым голосом произносит:

– Мы где?

Мать простирает к нему руки, бубня что-то невнятное. А отчим, чье лицо до неузнаваемости преобразила неожиданная радость, хочет выпалить: «Мы на кладбище», но осекается.

Призрачно-бледный Максим садится, держась за голову, и спрашивает, что случилось. Ему врут: говорят, будто он упал, потерял сознание, и его вынесли на улицу. Для уточнения деталей и уличения старших во лжи он слишком слаб и слишком мал. Его поднимают на ноги и уже ведут домой, когда мать, крикнув: «Я быстро», направляется к яме, так и не ставшей могилой. Она откидывает в сторону лопату и принимается копаться в сырой земле. Ее дрожащие пальцы вскоре натыкаются на какой-то металлический предмет. Осторожно, точно боясь разбить нечто хрупкое, она извлекает его, стряхивает черные комья и ахает, ибо на нее глядит доброе, как у Деда Мороза, лицо Николая Чудотворца.