Ольга Устинова - Цена тишины

По салону израильского самолета Эль Аль бегали муравьишками брюхатенькие евреи в черных ярмолках, шумно общаясь как у себя дома. Изабелла шла королевой между рядами, кивая всем, кто застревал взглядом на ее незаурядной внешности. На меня поглядывали с подозрением как на чужака-гостя. «Спокойно», поддержала меня Изабелла, «ты со мной». Так мы перешли на «ты».

Наши места находились в последнем ряду, у прохода. Пробираясь туда, я слышал враждебное ворчание мне в спину. «Не обращай внимания», сказала Изабелла негромко, чтобы не услышали. Когда мы уселись, я почувствовал облегчение. «От этих фанатов всего можно ожидать», она покровительственно погладила меня по руке, которой я ухватился за кресло, ища для себя покой и опору. «Теперь дремли», сказала она, «сейчас взлет, а потом начнут кормить». Я так и сделал, но мне все время казалось, что обо мне возмущенно делятся негативизмом в репликах.

После еды цепочка евреев потянулась за наш последний ряд на молитву. Один положил молитвенник мне на голову и, в конце молитвы, прихлопнул ладонью. Я вскочил от неожиданности и ушел вперед салона на свободные места. Изабелла, в растерянности, пришла за мной. «Они сегодня в ударе. Совсем молодые мальчишки», сказала она, «хулиганят. Здесь они безнаказанны. Переждем». И спросила у стюардессы можем ли мы оставаться на своих новых местах. Нам разрешили, и мы проспали ночь спокойно.

Когда объявили по радио «Тель-Авив» и приветствие со Святой Земли, хор в салоне взорвался дружной торжествующей Хава-Нагилой. Я подумал: «Трогательно». И впервые услышал в голове голос Изабеллы: «Не правда ли?» Я вздрогнул от неожиданности и повернул к ней голову. Она сидела в своем кресле совершенно отчужденно. Я спросил: «Ты что-то сказала?» Она ответила: «Тебе показалось. Сиди спокойно. Пускай они все выйдут».

На площадке для встречи прилетающих нас встретили двое: Он и она. Высокие, приятные, загорелые, среднего возраста. Смуглые брюнеты. Изабелла меня представила. Пожали руки. Они взяли наши вещи. Небольшая очередь на такси. Она – Эллочка. Он – Виктор. Поговорили о погоде. Общались на русском, у них – с акцентом от Идиша. Видимо эмигранты, прижившиеся в Израиле. Ждали такси в очереди. Пока ехали, мне объяснили, что жара в Тель-Авиве значительно злее, чем в Иерусалиме, поскольку Тель-Авив – в котловане, где скапливается влага. Иерусалим значительно выше. Там легче дышать. И после перекуса и отдыха на квартире Виктора мы поедем в Ершалаим на шеруте. Эллочка участвовала в обмене любезностями бессменной улыбкой. Чему она так хитренько улыбалась – было непонятно.

Когда мы вошли в прокуренную квартиру Виктора, я обомлел от удивления и потом от нахлынувшего ужаса. Она выглядела явно после грандиозной и длительной пьянки. С потолка нависал сигаретный дым. На столе – популяция пустых и недопитых бутылок из-под водки и, очевидно к нашему приезду, шампанского. Разбросанные по голому столу недоеденные банки консервов и бутерброды – трудно определить с чем. Мне, не пьющему и некурящему опять стало дурно. «Извиняемся», сказал Виктор, «холодильник работает с перебоями. Так что есть будем в основном консервы. Ну, жены, убирайте квартиру. Главное – стол».

От слова «жены» меня покоробило. Я начинал подозревать, что попал в бардак. Сердце стучало быстро и тревожно. Я спросил: «Нельзя ли принять душ?» Я подумал, что холодная вода не допустит обморока.

Кондиционер с шумом и нехотя перегонял теплый воздух.

В ванной комнате не было замка. Я понадеялся, что все осведомлены о моей просьбе занять душевую и никто не ворвется неожиданно. Виктор даже снабдил меня чистым полотенцем. На вешалке висело еще одно, с пятнами.

Спасительный холодный душ – вот что мне было нужно. Я пустил воду и закрыл глаза, стараясь расслабиться. Стало легче. Не знаю сколько я так стоял, но вдруг без стука открылась дверь и, опять загадочно улыбаясь, вошла Эллочка. Вошла и остановилась у двери, бессовестно меня разглядывая. Я потерял способность к речи. Стоял, онемело, глядя на нее. Так мы постояли, и она, хихикнув в кулачок, ретировалась.

Я понял, что мне придется многое принять без вопросов и смириться, ибо деваться мне некуда. Опять пришло ощущение безвыходности, с которым я покидал Нью-Йорк.

Компания сидела за столом с новыми бутылками и открытыми консервами щуки, паштетов и прочего. Разлили шампанское и добавили туда водки. Внутренне я опять пришел в ужас. Я понял, что сейчас, после стольких лет трезвости, напьюсь. Изабелла занимала место против меня и не обращала на меня, казалось, никакого внимания. Рядом сидела Эллочка и лениво гладила меня по бицепсу. Виктор обнял за плечи Изабеллу и провозгласил тост за наш приезд.