Владимир Тормышов - Ступени на песке

Как только мы оставались одни как нас сразу же находили и уводили в «рабство» и мы должны были работать, пока не закончится самоподготовка, потом мы шли к себе в роту, там проходил «Большой сбор», где нас опять проверяли. После ужина и самоподготовки нам командовали отбой, и мы ложились спать, надеясь хоть одну ночь полностью проспать от отбоя до подъема. Когда такое происходило, что, впрочем, было крайне рано, мы были просто счастливы.

Люди, не бывшие никогда в условиях личной несвободы, в условиях физического и морального рабства, не ценят, как правило, свободы и не умеют ей, сладкой, пользоваться. А человеку несвободному очень просто быть счастливым – дай ему одну только возможность уйти от реального мира, в котором он несчастлив, в мир своих снов и иллюзий, чтобы хотя бы там, в своих снах и мечтах он мог стать свободным и реализовать потенциал, заложенный в нем с рождения.

Но, увы, увы, люди, вырвавшиеся из какого угодно рабства, на свободу забывают все свои мечты, стараясь не упустить того, что уже есть, и становятся похожими на большинство других обывателей, единственная цель существования которых является не самовыражение себя, а простое, животное существование. Нет, они, конечно, временами задумываются о душе, – когда сильно начинают болеть, и стоят на пороге смерти одной ногой в могиле. И понимают тогда, что по большому счету жизнь прожита зря. Но сделать тогда уже ничего не могут.

А людская совесть за годы морального рабства и несвободы от внешних обстоятельств и условностей общества уже привыкла находить компромисс там, где его нет и в помине.

И знаете что самое интересное она, эта самая совесть, всегда находит компромисс и человек живет дальше с этой уродливой, гипертрофированной совестью, воспринимая окружающий мир сквозь искривленную призму собственной атрофированной совести. А про тех молодых людей, которые еще не успели потерять совесть, издеваясь в душе, говорят: это – юношеский максимализм. И сами же его потом стараются уничтожить, умерщвляя совесть бесконечной чередой лживых, гнусных поступков.

Попав на учебу в мореходку, мы неожиданно для самих себя попали в гигантскую мясорубку, где в нас уничтожали, прежде всего, нашу совесть и нашу душу. Это было страшнее всего. Не столь унизительно было что-то делать вообще. Унизительно это было делать за кого-то, зная, что этот человек сознательно унижает тебя, превращая тебя в своего раба на некоторое время. Со временем нас стали не просто заставлять работать на себя, а избивать, добиваясь полного подчинения. И все чаще и чаще у наших мучителей стала проявляться странная фантазия, которая была продиктована либо ленью, либо садизмом.

Как-то однажды промозглым октябрьским вечером, когда на улице уже было темно во всем училище, да и, похоже, во всем районе города отключили свет. Все мы радовались как дети, потому что могли более или менее спокойно отдохнуть, не заботясь о том, что нас кто-то что-нибудь заставит делать. Но мы ошибались…

Неожиданно меня в коридоре роты остановил один парень с третьего курса. Как-то сразу внутри у меня все похолодело. Не сказать, что я чего-то опасался, но просто надеялся просто полежать и расслабиться, а тут тебя хватают неожиданно за воротник, и спрашивают:

– Ты с какой группы, салага?

– С М-12 – отвечал я, надеясь в душе, что, может, еще пронесет, и меня с миром отпустят.

Какой дурак, что-то будет делать в темноте, когда ничего не видно?

– Очень хорошо, – услышал довольный голос старшекурсника, который радовался как ребенок чему-то своему. – Этот парень с твоей группы. Как его фамилия? Говори! Если он наврал или ты, то морду я набью обоим, а вы потом сами между собой разберетесь, кто виноват.

– Говори, Вовка, не бойся, – подал голос Стас Меньшов, который стоял рядом с курсантом-третьекурсником.

– Зовут его Стас, а фамилия Меньшов. – Сказал я, – Я могу идти?

– Да, сейчас пойдешь со Стасом в магазин.

Говоривший протянул руку, и я услышал, как звякнула мелочь в руке у Стаса.

– Здесь три рубля. Купишь мне торт бисквитный-пребисквитный. – услышали мы «задание» – Понял? Повтори.

– Купить торт бисквитный-пребисквитный. – уныло отрапортовал Стас.

– Молодец! Смышленый! – похвалил нас потенциальный сладкоежка. – Сдачу можешь оставить себе. Принесешь торт в кубрик группы В-41, найдешь меня. Понял?

– Понял, – ответил Стас – только, боюсь, – магазины уже закрыты.

– Ну, это, извини, брат, твои проблемы. Если к девяти вечера тебя с тортом не будет, – убью. – Услышали мы. Будущий штурман повернулся ко мне и сказал: