Евгений Триморук - Другой. Рассказ

Более солидные представительницы по-детски улыбались или вели себя смиренно. Изредка доносились весомые слова, полные смысла и обозначения, но как они связаны были с содержанием какого бы то ни было разговора, уже не сообразишь. Такое слышишь очень часто, и порой хочешь подсесть и поговорить по, как говорится, человечески, тет-а, так сказать, -тет. Но обычно не хватает смелости.

Гости в том углу затянулись, выпили, закусили, забыли.

Тимофей Трамм, в окончательной редакции по прозвищу Шерлок Хармс, тот, который говорил за двоих, относился к одному из тех типов гостей, которые по своему странному обыкновению (или совпадению) знают всюду весь персонал и посетителей. Или они попросту так себя ведут, словно давно со многими перездоровались за руку, воздушно крест-накрест в обе щеки перецеловались, крестили их детей и знают родословную до третьего колена. Тимофея не страшили условности, потому что он их порой не замечал; как не знал, что есть нормы приличия средневековый аристократ, облегченно вздыхающий, опустошив урчащий и тяжелый желудок в присутствии рабыни.

Тимофей, прочитав нацарапанную на поверхности стола надпись с исчезающими многоточиями, про себя обозвал своего собеседника «Эттон», хотя вслух настраивался его называть иначе. Как-нибудь по-дружески, по-приятельски, по-свойски.

Надо сказать, что у Трамма были очевидные комплексы, которые, безусловно, произрастали из дремучего детства. К нему очень легко цеплялись различные прозвища вообще. Они, как ветрянка или весенняя аллергия, не обходили его стороной очень долгое время, за что он носил звание Тимофей Штамм, а не Трамм. За неуместное нагромождение в речи шипящих, где их не должно было быть, Трамма величали то Штормом, то Шаурмой. Кто-то из острословых однокурсников и заметил эту особенность. Сравнив удивительную способность Тимофея ко всякого рода лингвистическим несуразицам, неизвестный признал в нем эволюционный «нюх сыщика», за что Тимофея настойчиво, беспрекословно и грубо тут же переименовали в Шерлока. И ведь озорник не прогадал, потому что, учитывая абсурдность подобной трансформации, которая так легко на лету не ловится, все признали очередного Шерлока Шрама убедительным и вполне себе достоверным. И даже приди насмешникам в голову добить своего приятеля, дав законную фамилию известного персонажа, как вдруг бывший Тимофей и пожелай возмутиться, но, видимо, так переволновался, что вместо «я не Шрам, а Трамм» у него вырвалось «Срам». К счастью, его друг был милостив, учтив и лишен пошлости, поэтому, насмеявшись от души и до боли в челюсти, он, может быть, еще ощущая ледок конфеты от кашля «Холмс», благосклонно нарек свою жертву Хармс.

В кафе «Тир» Шерлок Хармс, отстранившись в сторону, несколько вбок, чтобы рассмотреть себя в сумеречном зеркале за спиной «гостя», мысленно улыбнулся, словно осознавая, что, во всяком случае, ведет монолог с самим собой, если напоминать себе, что за массивной фактурой напротив находится его собственное улыбчивое отражение.

«Так вот, – разливал он водку на две трети рюмки, – представь себе самого грязного, гадкого, самого мерзкого человека на свете, внешность которого и поступки полностью соответствуют его отрицательной сущности. Некоторые, как бы их назвать, пытались создать абсолютно положительный, идеальный, собственно, персонаж. Многие знают, что большинство героев сами по себе отрицательные. Если подумать, то преподавать стоит только… – Слегка поперхнулся. – Но в любом случае, выпьем, – осушил, закусил, затянулся, – в любом случае, по-настоящему отрицательного героя нет. То ли в силу того, что автору, да, не хватает воли, то ли попросту персонаж наделен стандартной совестью. Без чрезмерно избыточной фантазии здесь не обойтись. Создать героя без совести очень сложно».

Подошедшая киргизка, слегка наклонившись, предложила повторить. Тимофей, научившись естественной грации, чтобы ее и себя больше не отвлекать, заказал бутылку «Статичной», отметив, чтобы принесли непочатую; попросил несколько порций лимона, клюквенный морс и томатного сока на всякий случай. (Любил запивать). Замысловатым жестом официанту обозначил, что соль кончилась. Девушка кивнула.

Естественный бросил несколько незначительных реплик, кинул несколько двусмысленный взгляд на ее полуобнаженную грудь, и как будто брезгливо ухмыльнулся ей вслед, пока пьяная фигура, затесавшись между ними, не прервала и без того тонкую грань чистого воображения.