Валерий Радомский - Я – душа Станислаф! Книга вторая

Ручей на перекатах то ли смеялся – не понятно, над чем, то ли шептался – непонятно, с кем, а Шамана донимала боль, и та, что незримой цепью удерживала его здесь, в двадцати прыжках от Катиного двора – ещё вчера в нём визжала от безудержного счастья преданная собака, слюнявя добродушной девчонке ласковые пальчики и нежные щёки. За это её и сразила пуля, и не дура – словеса это человечьи, и тайга им этих слов не прощает тоже.

Отверстия от пули навылет больше не кровоточили, и Шаману лишь требовалось подольше отлежаться. Он знал, где может укрыться от вокруг рыскающих глаз, и кто постережёт нужный ему покой. Путь всё же не близкий, а чьи-то новые запахи следом за ним зашли в тайгу и теперь кружат недалеко.

Изгибы ручья, свалы и валежники увели его от поселения староверов, но не от сыновей Савелия Знака – раненый Шаман не мог уйти быстро и далеко. И уходить ему далеко от воды было совсем не желательно. Он не питался мясом, потому никогда и не охотился. Вода, озера или ручья, давала ему жизненную энергию таёжного волка. Если он этого и не знал, то об этом знала вода, и не жалела себя для него. Потому даже в этом незнании была его сила терпения и выносливости, но вместе с тем эта же сила усложнила теперешнее положение. Уйти от ручья далеко – умереть, а не уйти от него, значит, выдать себя не сейчас, так со временем. И эту дилемму нужно было решить, как можно быстрее – два ружейных выстрела, сухих звуком, уже подробили хрусталь ручья, и они не последние.

Вечерело, когда Шаман остановился, чтобы напиться. Место для этого было подходящее – безопасное: ручей оброс с обеих сторон колючим барбарисом. Ветвистый и розовый, кустарник всё еще тянулся к небу, но вширь разросся – можно лишь подойти. Отсюда он и нападет…

…И спустя полчаса трое староверов, распаренные влажным теплом и изрядно уставшие от маневров осторожности и скрытости, подошли к барбарису с двух сторон. Окликнув друг друга, прошли полосу кустарника и прострелили его, отойдя на безопасное расстояние. Дробь срубила тонкие ветви, а звук трёх выстрелов прокатился по тайге эхом, всполошив где-то совсем рядом больших птиц. Прислушались, подождали – Шаман выполз из-под корней; прислушался, подождал – пора: его разбег был коротким, прыжок мучительным, но верным.

…Череп старовера под верхними клыками Шамана треснул, как сухая ветка, а нижние клыки сломали ему подбородок. Ободранные израненные руки и, особенно, такие же пальцы пытались что-то сказать судорожной болезненной дрожью, перед этим выронив ружьё. Но братья ушли вперёд и слышали только трескотню сорок, задрав головы вверх и созерцая веерообразный полёт чёрно-белых птиц, не ведая о том, что зло умеет летать на крыльях ненависти, а вольным полётом завораживать, намеренно отвлекая. Ненависть братьев подгоняла и торопила их, а тем временем смерть принимала в свои объятия родного им человека…

Шаман снова залёг в барбарисе. Ему не нужно было гнаться за кем-то, как гнались за ним – братья вернулись и очень скоро. Их встревоженные голоса побеспокоили тайгу, и торопливых шорохов и пугающего треска добавилось. Сумерки ждали всего этого, и ночной охоты – тоже, гораздо раньше звёзд на небе: тайга пахла свежей кровью…

По следам крови староверы нашли своего брата. И то, что осталось от его головы, заставило их опустить ружья и пасть на колени. Наконец, они пришли к знамению Господа, хотя не его они искали. И что теперь: что сказать матери, детям Макара и его жене перед Богом? Оба брата не желали, потому не решались, смотреть друг другу в глаза – взгляд каждого заблудился в ярости, а она вдруг схлынула и пролилась покаянными слезами. А страх – тут как тут, а ужас заполз гадюкой под взмокшие рубахи. И молитва не помогала…

Ну, вот и она – рысь заметила Шамана раньше и вышла из-за укрытия, чтобы он её увидел. Увидел – опять залегла за упавшим стволом сосны. В двух прыжках от неё братья в скорбной оторопи мастерили что-то похожее на носилки. Молчали, тягостно и покорно, будто их здесь нет и не было. Да рядом в чернеющей от заката крови лежал мёртвый брат, и порванное на стоны и горестные вздохи дыхание выдавало их присутствие. А Шаман уже стоял за их парующими суетящимися спинами, широко раскинув лапы и низко опустив голову. Его каменный взгляд нельзя было не прочувствовать – братьев будто кто-то толкнул в плечи. Они встали оба и одновременно. И ни один, ни другой не осмелились потянуться к ружьям, прислонённым к желтоватому стволу сосны. Такого же цвета пятнистая рысь, прижимаясь к земле, на гибких и упругих ногах подходила к ним спереди.