Виктор Яиков - Форкиады

У сидящего в зале профессора была еще одна миссия. В связи с нестабильностью состояния пациента в последнее время, была угроза срыва операции «чистота в зачетку». На этот случай внезапного пробуждения старичок в кресле должен послужить объектом для отвлечения отступления (прятанья) наводящего порядок студента. Только куда уж в этой маленькой советской квартире прятаться, непонятно…

Среди курса ходила легенда про перебродивший кефир, разбудивший хозяина квартиры раньше плана, в разгар подобной студенческой уборки. От лишенного памяти «оперативника в отставке» тогда досталось всем – и группе отвлечения, и группе чистки. В тот раз профессор нашел вину за предыдущей сменой, несвоевременно обновившей продуктовый запас важного для науки пациента.

Сам Федор Александрович на такие «спецоперации» ходил крайне редко, полагаясь на добросовестность отрабатывающих неудовлетворительные оценки студентов. Лицам, в течение курса участвующим в подобной помощи кафедре, автоматически ставился зачет за курсовую работу. В таких случаях тема курсовой звучала так: «Ретроградная амнезия как один из случаев болезни Корсакова». И это не блажь старого профессора. Ученые умы института действительно следили за болезнью, отмечая необычность случая и ища ключи к человеческой памяти.

– Федор Александрович! – тихо прошептал студент на ухо профессору.

Старичок в кресле вздрогнул и, когда кратковременный испуг сменился осознанием реальности, поднял взор на нарушившего поток мыслей студента.

«Зачет парню за соблюдение режима скрытности», – отметил профессор бесшумное перемещение студента, а вслух тихо произнес:

– Закончил? Тогда пойдем.

За старой деревянной дверью послышался скрип. Пребывающий в счастливом неведении отсутствия памяти Навин должен вот-вот проснуться. За долгое время наблюдений профессор, как и множество поколений его учеников, изучили расписание организма пациента.

Аккуратно поднимая ноги, профессор со студентом вышли во двор. Вовремя смазанная дверь больше не шумела при закрывании. Оборот ключа – и миссия выполнена!

Ваня осмотрелся вокруг. Снаружи одноэтажного дома на несколько квартир не было не души. А значит, мужчина в синей куртке все же привиделся. На огороженной придомовой территории отсутствовали какие-либо постройки или времянки, позволяющие спрятаться. Не было и дыр в заборе.

«Надо больше спать!» – сделал вывод Ваня, вновь посмотрев в сторону профессора. Тот уже стоял у калитки и махал рукой.

– Уснул что ли там? – посетовал старик приглушенным голосом. – Скоро дождь начнется, поторопись!

Иван подошел к калитке и вновь обернулся.

– Причудилось чего? – старичок прищурил глаз, явно заподозрив что-то неладное. За несколько семестров его лекций Иван изучил такой взгляд. У профессора хорошо работала «чуйка».

– Показалось. Видел кого-то в окне, пока наводил порядок на кухне, – сам, осознавая никчемность упомянутого миража, студент вышел на асфальтированную улицу.

Федор Александрович в ответ лишь задумчиво кивнул головой.

Они прошлись вдоль засыпанной листвой улицы мимо ржавеющих советских авто. Упадок и депрессия витали в воздухе, и казалось, вот-вот прольются истеричным дождем слез. Слез с небес.

– Я сегодня в институте не появлюсь, – наконец нарушил рассветную тишину идущий впереди Федор Александрович. – Могу подвезти тебя до метро.

– Сегодня среда, – пробормотал Ваня. – У Вас по средам заседание…

– Не охота мне идти на эти заседания, – перебил его старичок и, чуть улыбнувшись, добавил: – Имеет же такой старый пень, как я, право на блажь!

В его голосе чувствовалась наигранная веселость. Профессора явно что-то гложило. Это не касалось Ивана, они хоть и сблизились на некотором интеллектуально-духовном уровне, но некоторую субординацию профессор умел вокруг себя выстроить.

Особо близкие друзья (которых можно пересчитать на пальцах одной руки) знали, что за маской субординации кроется стремление ранимой души держать безопасное расстояние личного пространства.

Подобная замкнутость сыграла с Федором злую шутку в начале девяностых. Ходят слухи, как будучи красавцем в расцвете сил, Федор страдал от неразделенной любви к одной особе. Имени ее никто не помнит. Но та история вылилась в жуткую драму выяснения отношений. Какой-то из тех особо эмоциональных моментов изменил душу терапевта навсегда.

С тех пор работа – это его единственное увлечение до конца дней. Он ей не болел, он в ней лечился. А вместе с ним выздоравливали и прочие покалеченные души.