Милла Генрих - Время, в котором меня нет

– Да ладно тебе, я хоть не из знати, но нас милорд обучает женщин защищать и уважать.

– Кто такой милорд?

– Ха-ха-ха, – засмеялся он, – не придуривайся, что не знаешь, кто в наших краях милорд и на чьей земле ты живешь.

– Я правда не знаю. Хотя, наверное, я сошла с ума, сейчас ведь весна, а здесь репейники уже не просто цветут, а еще и цепляются. Все, что появляется летом, уже все есть. И кабаны странные, они ж пугливые по идее, хотя если раненые, то не знаю.

– Тогда откуда ты к нам пожаловала, совсем голая?

– Вот бы знать сейчас, откуда, и вообще, почему голая-то? Одетая, как и все.

– Как все? Так на тебе ничего нету, кроме нижней юбки и какой-то странной повязки сверху. А теперь и нижняя твоя юбка уже не юбка. Вот как ты пойдешь в деревню?

– Ну да, моя одежда немного не вписывается в ваше кино, она слишком современна, пойду очень даже хорошо, и не в деревню, а в город, и даже стесняться не буду, гордо пройду по улице и мне пофигу, что обо мне могут подумать люди.

– Ты и разговариваешь как-то странно, я тебя даже не понимаю иногда.

– Я тоже вас не понимаю, на каком языке вы говорили?

– На местном, который знают все, кто здесь родился и живет.

– Хм-м-м, ну может быть, я ведь тут не родилась, поэтому могу его и не знать.

– А на какой земле ты родилась?

– Я родилась в волшебной стране, большой, красивой, богатой. Слышал о такой стране? Называется Россией.

– Нет не слышал, – ответил он.

– Что, в школе не проходили о России ничего? Что-то не верится. Эгон, двоечник ты, наверное, и как тебя еще в артисты взяли.

– Вот сейчас я тебя опять не понимаю.

– Ну и ладно, может, когда вырастешь, все будешь понимать, и еще услышишь о моей стране.

– Ты что думаешь, я маленький?

– Ну и не взрослый, тебе сколько лет?

– Шестнадцать, я жениться могу.

– О-о-о да, и чего ты будешь с женой делать, если женишься сейчас, ее кормить надо, а если дети будут? Эх, Эгон, приколист ты, учись лучше, а жениться всегда успеешь.

Он вдруг насторожился и тихим голосом сказал:

– Вставай быстро, кажется, к нам кто-то пожаловал. Давай спускайся под камень.

– Ой, мамочка, что опять? То поднимайся, то спускайся, я не слышу ничего. Эгон, давай еще маленько посидим, не двигаясь.

– Вставай, говорю, быстро.

Он схватил меня за руку, стал помогать подняться. И потянул опять в колючие заросли под тот камень, из-под которого совсем недавно я умоляла Бога, чтобы он помог выбраться. Пробираясь опять по колючкам и насыпи вниз, я уже просто хотела кричать от злости, боли, от всей этой дурацкой ситуации, которая как будто испытывала меня сейчас на выносливость.

Как только мы завалились под камень, Эгон молча показал, чтобы я поджала ноги и спиной прижалась к камню сильнее, сам он сидел, одной рукой держась за острый выступ от камня, а другой обхватив меня за шею, и зажал мне рот, я хотела было опротестовать такой жест, но в это время действительно сверху над нами послышались голоса. Я не понимала речь сверху, только чувствовала, как Эгон своей рукой еще сильнее сдавил мне рот. И от этого замерла, не дыша. Сверху разговаривали тихо, но властно. И так неожиданно перед нами упал камень, я вздрогнула, Эгон ногой подтолкнул камень, и тот покатился вниз. Сверху кто-то еще начал кидать камни, потому что тут же упал другой, потом следующий, я сидела, уже не шевелясь. Над нами что-то пошумело, потом опять кто-то что-то скомандовал, и мы услышали удаляющий бег. Но Эгон не ослабил хватку в руке, и по-прежнему держал мой рот зажатым. Не знаю, сколько мы так сидели, но мне показалось, вечность. Я понимала, что там, наверху, опасность, раз так тихо сидит Эгон, я не хотела подводить его и тоже сидела, стараясь изо всех сил не шевелиться. Все было тихо, и я не понимала, почему мы сидим так, зажавшись под этим камнем… Как только я об этом подумала, сверху упал подожженный факел, хорошо, угодил не на сухой колючий куст, а на насыпь. И послышались опять голоса, я даже поняла, что грубый мужской голос сказал:

– Уходим, тут нету никого. Пора догонять, а то сильно отстанем от своих.

Другой голос ответил что-то, и я услышала, как человек пять, наверное, перекликнулись, и голоса стали удаляться.

Наконец Эгон расслабил руку и отпустил меня. Но я еще боялась что-либо сказать. Он тоже молча показал, чтобы я оставалась на месте, сам скатился к факелу, взял его и стал зарывать, чтобы тот потух. Как только факел потух, он положил его обратно. Потом тихо спросил:

– Ты сможешь тут посидеть тихо? Мне надо срочно к милорду вниз.