Татьяна Браткова - Ангел! Ангел! Добрый Ангел! Рассказы о детях

Великий критик Виссарион Белинский писал: «Дети – гости настоящего и хозяева будущего». Позвольте добавить к сказанному: «Если взрослые не обрезают детям крылья веры».

«Блажен, кто вкусит вечерю во Царствии Твоем,

но Ты уже на земле приобщил меня этого блаженства.

Сколько раз Ты простирал мне Божественной десницей

Тело и кровь Твои, и я, многогрешный, принимал

эту святыню и чувствовал Твою любовь,

несказанную сверхъестественную.

Слава Тебе за непостижимую силу благодати;

Слава Тебе, воздвигшему Церковь Твою

как тихое пристанище измученному миру.

Акафист благодарственный «СЛАВА БОГУ ЗА ВСЕ»

Митрополит ТРИФОН

Кузя плачет!

– Кто же из детей не плачет? Стоит ли говорить об этом? – скажете Вы мне.

И будете правы: все дети плачут.

Но плач Кузи это – особенный случай. Малыш плачет в древнем храме. Плач Кузи, словно восклицательный знак среди безверия, несправедливости, нелюбви, к которым все привыкли, и к которым не могут привыкнуть дети. И поэтому Кузю, плачущего на ступеньках в алтарь на фоне ликов святых и горящих свечей, я воспринимаю как маленького священника, а его плач – и предупреждение, и проповедь одновременно.

Чувство эмпатии у меня было развито с детских лет: «Плакала со всеми плачущими и радовалась со всеми радующимися».

С раннего детства усвоила правило:

«Если плачет кто-то рядом,

Если слезы льются градом,

Подойдите вы к нему

и спросите: «Почему?»

Это, дети, сделать надо.

Трудно плакать одному».

Но особенно больно было всегда, когда плакали дети. Однажды написала:

На щечке розовой ребенка

Блестит росинкою слеза.

Заволокло печальной

Пленкой его огромные глаза.

Несправедливо в мире, значит,

Если душа ребенка плачет.

Чтобы понять, почему плачет малыш в храме у алтаря, надо знать, кто такой Кузя.

Архимандрит Виктор (Мамонтов) говорил, что ребенок, который рождается в любой семье, как ни странно это звучит, в первую очередь, сын Божий, а во вторую очередь, сын человеческий. Кузя родился в семье священника, где любовь родителей к Богу и ближнему лежит в основе бытия. Поэтому Кузя, словно живой индикатор среды: если окружающая среда наполнена миром и любовью, Кузя спокоен, если нет любви – плачет. Особенно ярко это проявляется в храме. Храм – его любимое место, можно сказать – дом родной. Утром он приходит в храм и «летает» по храму от подсвечника к подсвечнику, от иконы к иконе. Но вот появляются прихожане. Малыш «летает» ближе к алтарю, а перед началом службы ложится на ступеньки у алтаря. Малышу неважно, что ступеньки холодные, его душе здесь спокойно. Папа молится в алтаре, мама поет в хоре. Вместе со словами молитв душа поднимается высоко – высоко, так высоко, что холодные ступеньки, словно облачко в небе, на котором сердцу Кузи, привыкшему с утробы матери к молитве и церковному песнопению, светло и радостно. Здесь малыш осознает всем своим существом, что высшее проявление человеческого слова – молитва. Место, где она совершается, имеет особую атмосферу, особую чистоту. Для христианина храм – духовный дом, а вечное жилище – Царство Небесное. Кузя не может объяснить нам, взрослым, почему его маленькое сердце наполняется такой неизреченной радостью во время службы. В звуках молитв и песнопений, отражающих Фаворский свет, освящаемся и мы, и наша жизнь. Кузя не может объяснить, но всем своим поведением показывает свое отношение к Творцу: «Пока мы не знаем Отца, не знаем, что Бог есть Любовь, есть Жизнь, жизни у нас не будет».

Но «…не бывает пророк без чести, разве только в отечестве своем, и у сродников, и в доме своем». (Евангелие от Марка 6,4)

Мы, взрослые, часто не понимаем значения церковной поэзии.

«Церковная поэзия – это особая поэзия, – говорит архимандрит Рафаил. – Неверующему человеку эта поэзия чужда, она не вызывает отголосков в его душе, он слушая, не слышит ее. Но проходит время, и эти песнопения становятся для его души более родными. Как будто все чаще пробивается свет через разводье облаков. Хотя он еще не включился в литургические песнопения на уровне сознания, но его душа чувствует новую жизнь в этих пока не совсем понятных словах, и по временам она наполняется особенным чувством умиления и радости, той чистой радости, которую мы испытывали когда —то в далеком детстве».