Марианна Ионова - Мы отрываемся от земли (сборник)

Если Мария и Александра Германовна, или Саша, потому что была она лишь немногим старше Марии, приехали в Воскресенское на «летние работы», то Тамара Антоновна за последние сорок лет никуда отсюда не уезжала. Она жила во флигеле, в «отделе учета», сама и будучи «отделом учетом». Тамара Антоновна выросла поблизости, из этих мест происходила ее семья. Отец и мать Тамары Антоновны были художниками. На три летних месяца она вспоминала об этом.

Мария почти ничего не знала об «историческом заповеднике и архитектурном комплексе» Воскресенское, когда приехала сюда на другой же день после защиты диплома. Впервые она побывала здесь на экскурсии с обществом «Русская усадьба» полгода назад, зимой, и дала себе зарок вернуться. Мария мечтала о таком месте, какое проще увидеть, чем описать. Ей понравилось, что будут дети, лес, парк, колоннада и паркеты со скрипом.

Парк. Когда-то регулярный, выстриженный, с лучами аллей, без ухода он погустел и прямо перетек в лес, а так – на вкус Марии – стало только милее и строже. Имелась еще площадка перед домом, где современник «Мира искусства» разбил нечто узорчато-французское, в стиле Короля-Солнца, на авторском акварельном плане, который висел у Лесникова над столом, напоминающее ячеистый огород. Его продолжали, как тут говорилось, «реконструировать». Поручено это было реставратору Николаю Мартыновичу – человеку на все руки от скуки и действительно очень скучному в течение всего дня, пока полагалось хранить трезвость. На Николае Мартыновиче, таким образом, лежала забота и о часовне, и о сем затейливом лоскуте. Последний, к счастью, был и впрямь с огород; Николай Мартынович и относился к нему по-огородному, то есть ремесленно, без художнической ревности. Зато основательно. С палисадником, как прозвали лоскут, ему никто не помогал; ради старорежимных изданий по садовой архитектуре Николай Мартынович записался в Ленинку, куда ездил аккуратно, и сумерничал на бревне возле часовни, листая подшитые ксерокопии.

Поскольку парк не кончался, а лес, стало быть, не начинался, тому, кто смотрел на усадьбу с пригорка, могло показаться, будто та стоит среди лесов. Надежда Ивановна, не моргнув глазом, опровергла бы сомнения в том, что парк имеется: показала бы следы дорожек, постаменты для бюстов под деревьями, намеки на умышленность кустарника, подстригавшегося последний раз при хозяевах… Но Мария знала, что дом стоит в лесу. Отправив учеников к их волейболу и речке, она выходила на колоннаду, с минуту обозревала палисадник (фигурировавший и как «пять соток Николая Мартыновича»), спускалась и шла по так называемой главной аллее, хотя чем та отличается от бережно протоптанной лесной тропы, не растолковала бы и Надежда Ивановна. Ближе к дому лес перенял от парка смешанный состав, но скоро становился хвойным.

Она гуляла тут одна. Саша леса не любила, и замедленность времени в имении раздражала ее, так что, дав урок и переговорив с вожатым, который приводил детей, она шла через луг к трассе и ехала автобусом до своего Подольска. Саша появлялась в Воскресенском по будням через день. Когда зарядили жаркие дни, она стала приезжать не впритык к уроку, а с утра, чтобы вдоволь позагорать на лугу, но вот лес – этого Саша совсем не понимала.

Мария ездила домой не каждый вечер, порой оставалась ночевать во флигеле у Тамары Антоновны, а на электричку до Москвы садилась рано утром. Выходные она проводила с родными, но за все лето ни разу не погуляла в Нескучном саду. Потому что Воскресенское как-то очень быстро стало ее настоящим, а все остальное – прошлым. Когда Мария осознала это, то поначалу испугалась, но потом приняла и больше об этом не думала.

В первые, самые счастливые дни подмосковный бор был для нее безлюдной тайгой, пока однажды, выходя к опушке, она сквозь стволы не различила широкую спину кого-то сидящего на ее бревне. Из-за близорукости подошла вплотную и встала за этой широкой спиной, а та будто не слышала ее приближения. Может, и впрямь не слышал, он – сын Николая Мартыновича, также работник в усадьбе. Точно спал сидя, спал сосредоточенно и тяжело, как валун, и бледно-желтая рубашка лежала на его закругленной спине, как раскатанное по камню солнце.

Сын помогал Николаю Мартыновичу с часовней, а еще прицельно по тонкой работе, где пасовали двое плотников из поселка. От Надежды Ивановны и Саши Мария слышала, что Николай Мартынович, конечно, отменный столяр, но как резчик сын его превосходит. Тамара Антоновна вспоминала добрым словом жену Николая Мартыновича, мать Виталия; та умерла лет десять назад, Виталию было шестнадцать.