Алексей Жарков - Избранные. Химерная проза

– Гав, – тихо, с чувством собственного достоинства, произнес не менее хромой, чем лошади, старый Савка.

Он вылез из запрятанной в кустах конуры и, припадая сразу на обе передние лапы, подошел к Натко и снова произнес:

– Гав.

– Привет, псина, – хмыкнул Натко, осторожно погладив дряхлого пса по голове.

– Гав.

– Вот тебе кость. Из Дурдича привез, – сказал Натко и выудил из широкого кармана шаровар большой мосол, завернутый в тряпку. На нем еще оставались сухожилия и немного мяса, а у древнего пса – достаточно зубов, чтобы счесть кость отличным лакомством. Савка вежливо ухватил черной пастью мосол и удалился в своё жилище под задумчивым взглядом Натко.

– Савка, – пробормотал Натко, припоминая, как звали его предыдущего пса.

Не припомнив, он повторил «Савка» несколько раз, и понял, что не может вспомнить его щенком. Раз в неделю, в среду, Натко брал лодку, ехал в Дурдич за припасами, и привозил псу вкусную кость. И как-то мысли у него не было завести собаку помоложе, хоть Савка и был уже лет двадцать как при смерти, и в собачьем раю собачий апостол Петр терпеливо дожидался его у врат.

– Надо привезти щенка, – решил Натко. – И Миланке лишнее развлечение.

Войдя в зал, Натко перехватил голодные взгляды всадников, устремленные на выдающиеся из-под платья округлости жены, которая как раз вешала над очагом котел для варки булгура.

– А то, – хмыкнул удовлетворенно Натко, которому польстило такое внимание к своей красотке жене.

Почувствовав небывалую уверенность в себе, он подсел к путникам и завел разговор о том, кто они, откуда, и не хотят ли они взять комнату на ночь. Всадники оказались поверенными одного греческого банкира, и ехали в Градец, к Янко Камауфу, по каким-то денежным делам, о которых не могли распространяться. Немного поговорив о басурманах-бошняках и расплодившихся волках, прокляв бездельников сербов, носу не казавших из своих фортов, чтобы следить за порядком, Натко плавно перевел поверенных в ранг постояльцев, уговорив их взять лучшую комнату за форинт, и, пожелав приятного вечера и спокойной ночи, отправился к Миланке.

– Подготовь постель тем двоим, – попросил Натко жену как можно ласковей.

Миланка вдруг всплеснула руками и решительно повернулась к мужу, глядя на него сверху вниз – а она ростом была повыше его на целую голову – и в черных глазах её блестели крупные слезы.

– Я поняла всё, Черман. Мы – умерли, и попали в Чистилище. И теперь изо дня в день мы ходим по кругу, и будем в этой таверне, пока не искупим свои грехи. И нет никакого Дурдича, и ничего нет ни за тем поворотом, ни за тем холмом. Есть только озеро, лес и наша таверна.

– Но я был сегодня в Дурдиче, – ответил совершенно обескураженный Натко.

– А может и ты – всего лишь страж моего чистилища, – всхлипнула Миланка и отвернулась, чтобы продолжить стряпню, роняя в котел слезы.

Натко, совершенно выбитый из колеи такими рассуждениями жены, зашел на кухню и отчетливо произнес несколько богохульств. И тут ему на глаза попалась та самая книжица, что была в руках у Миланки.

– Ан-на Рад-клиф, – медленно, разбивая слова на слоги, прочитал не шибко ученый Натко надпись на обложке, – «Сбор-ник вол-ну-ю-щих но-велл».

Мужчина, довольно смутно помнивший тот краткий миг, что можно было именовать «школьным образованием», не мог бегло пробежаться глазами по витиеватому тексту, и, с трудом разобрав несколько высокопарностей, лишь рассердился и направился к жене, чтобы выяснить, откуда она взяла эту заумную дрянь.

– Дрянь?! – взвизгнула Миланка возмущенно.

Натко открыл книжицу на случайной странице и сердито прочёл:

– «…е-го гу-бы приль-ну-ли к ейним гру-дям…»

– Да, Черман! Прильнули! – Миланка бросила поварешку и нависла над мужем, роняя свысока слезы прямо на его задранное к потолку лицо. – На грани гибели их иллюзорного мира, когда не осталось ничего в их жизни, кроме естественной первобытной страсти, разве можно осуждать героев за стремление испытать то последнее чувство, что оставил в их распоряжении злой рок?!

– Так вот откуда эти дурацкие разговоры о чистилище?!

– Да, Черман! Эта книга – знак! Её обронила после себя семейная пара. Крестьянская семья из Копача проезжала тут днем и заходила пообедать. И их дочка, гимназистка, оставила книжицу на столе. Прочтя первые десять страниц, я поняла всё!

Это уже переходит все границы, подумал Натко. Неужели пришла пора применить кулаки, как делали это другие мужья в Дурдиче по отношению к своим отбившимся от рук женам? Или просто оттаскать негодницу за волосы и бросить в озеро освежиться? Хотя, ночное купание могло закончиться горячкой, и тогда точно пришлось бы закрывать таверну впервые за триста лет.