Мила Дрим - Золотая орда

Мои ноги устали, и я чувствовала себя не самым лучшим образом, поэтому решила дойти до ближайшей остановки, чтобы дождаться троллейбуса. Идти было не так далеко – всего две остановки, но, кажется, я была неспособна осилить их.

Было почти шесть – и я была не единственная, кто хотел доехать домой. На остановке было полно народу. Начался противный дождь, он был удивительно холодный. К сожалению, мне не хватило места под крышей остановки. Я накинула капюшон на голову, глядя на проезжающий транспорт – автобусы: пазики и гармошка, автомобили: десятки, иномарки… Они ехали мимо, поднимая волнами мутные лужи, которые долетали до прохожих, пачкая их одежды и портя настроение.

Я с напряжением вглядывалась вдаль, терпеливо ожидая свой троллейбус. Дождь усилился, он стекал по моему лицу, плечам, мои ноги начали подмерзать и я, чтобы не замерзнуть, стала сжимать-разжимать пальца на них. Мне очень хотелось домой. Я шагнула вперед, увидев приближающийся троллейбус, но, увы, он проехал мимо. Следом пришел автобус, в который, словно в консервную банку, загрузились уставшие, промокшие люди. Скоро они будут дома и согреются. Скоро придет и моя очередь.

Я передернула плечами, и устало вздохнула, пытаясь сохранить оптимизм, как, вдруг, в четырех шагах от меня, рядом с остановкой, остановился черный мерседес. Я, на миг, залюбовалась плавными изгибами машины, все-таки во мне была сильно развита эстетическая сторона, затем, наконец, догадалась, направить свой взор подальше – на перекресток, где должен был появиться троллейбус.

Мерседес продолжал стоять, затем распахнулась дверь пассажирского сиденья. Откуда-то из глубины послышался мужской голос:

– Садись.

Я нервно обернулась, полагая, что это обращение было к кому угодно, ну уж точно ко мне. Оглядевшись, я, потрясенная, обнаружила, что рядом со мной никого не было – все люди стояли под крышей остановки, и это «садись» предназначалось мне.

Я замерла, на долю секунды испытывая искушение – я была очень замерзшая, усталая, и мне нужно было домой. Сесть в мерседес, доехать за пару минут в сухости и невероятном комфорте казалось заманчивым. Но, может, я была дура, но не такая круглая, чтобы прыгнуть к неизвестному мужику в его машину, чтобы потом горько пожалеть об этом и, хуже того, быть на первой полосе нашей местной газеты, как жертва изнасилования или убийства.

Я крепче вцепилась в сумку и попятилась назад, делая вид, что ничего не слышала. Прошло всего пару секунд, как дверь захлопнулась и мерседес, с абсолютно тонированными окнами, мягко двинулся с места и, вливаясь в поток машин, скрылся из виду. К моей радости, следом подошел троллейбус. Уже через пятнадцать минут я была дома.

Я проснулась в полночь от крика, полного страдания. Спрыгнув с кровати, по пути роняя стул, я выбежала из комнаты и побежала на источник боли. Это кричала бабушка. Мы столкнулись с мамой в дверях, она опередила меня, неся бабушке стакан воды – ее жажда стала сильной. Говорят перед смертью, человек никак не может утолить ее.

Я шагнула в комнату, наблюдая, как мама поит бабушку. Ее сил хватило снова всего лишь на два глотка. Затем, она, застонав, смежила веки.

– Иди, ложись, – усталым голосом произнесла мама. Ее взгляд, задумчиво-печальный, застыл на мне.

– Я помогу, – ответила я, но мама покачала головой:

– Не надо

Я бросила на нее и бабушку взор: обе были измученны.

– Иди, – повторила мама, показывая взглядом, что сейчас моя помощь и присутствие – лишние. Я нерешительно вышла из комнаты.

После, я долго не могла заснуть. Я скрючилась на кровати, ощущая, как тревога раздирает мое тело и душу на части. Я боялась, что когда-нибудь придет время, и мне нужно будет вот так прощаться со своей мамой. Сердце тут же больно закололо – я любила маму и сама мысль о том, что это ждет нас в будущем, вызывала парализующий страх у меня. Снова послышались вымученные стоны – я уткнулась лицом в подушку, чувствуя, как глаза защипало, и вскоре слезы полились из них, оставляя горечь в моем горле и груди. Господи, я ничем не могла помочь своей бабушке, своей маме. Стоны усиливались, как и мамины шептания. Затем, стало тихо – видимо, бабушка заснула. Хлопнула дверь – послышался мамин шепот, полный горечи и слов отчаяния.

Я сжала веки, силясь совладать с противоречивыми чувствами – я хотела, чтобы бабушка жила, и я хотела, чтобы эти страдания закончились. Я зашептала молитву, тихо плача и ощущая отчаяние и запах смерти – пробирающий до дрожи, до ледяных мурашек. Я, напуганная, подтянула одеяло до самого носа и заснула.