Кирилл Килунин - Семь. Повесть о детстве

– Брехня….

– – Сам ты брехня! – Ленка показывает братишке язык. – Зайка серенький скакал, и свой хвостик замарал…, – весело хохочет она. – Потому что зайка обка….

– Дурра! – кричит Сережка.

– А я верю, я люблю такие истории. Пытаюсь замирить этих взбалмошных родственников я. – А есть здесь еще, что – то такое же?

– Ага, – Ленка уворачивается от шишки, которой зафингалил в нее Сережка. – Где – то тут безымянная могила двадцати семи красноармейцев. Они с белыми бились, когда в город Колчак со своими пришел. Но где она, никто не знает. Памятник им в центре у сквера стоит, но под ним ничего, большие ребята говорили, упреждая мой вопрос, отвечает это белобрысое создание женского пола.

– Жалко…, – я иду по заросшим тропкам меж старых могил, погруженный в рассказанную Ленкой историю, когда вдруг вижу висящий на одной из ветвей рябины самодельный лук. Все лето мечтал о таком, но у меня не получалось сделать….его самому. Он как настоящий: крепкий, резной, со специальной канавкой для того, чтобы класть стрелу, тетива – кожаный шнур, такой же шнур намотан у оснований.

– Чур мое, чур мое, – радостно кричу я, хватая свою находку. – Я первый нашел!!!

А Ленка с Сережкой непонятно надулись.

– Этого нельзя, – сказал первым Сережка.

– Точно, нельзя…, – Ленка согласно кивнула.

– Почему!? – удивляюсь я.

– Это не наше, – Ленка поправила свою белокурую челку.

– А чье!?

– Мертвых, – страшным голосом с завываньем смеется Сережка. Но глаза его совсем не смеются.

– И что?! – я вовсе не хочу расставаться со своей внезапной находкой.

– Мертвые придут и заберут тебя вместе с этим самым луком, – вполне серьезно отвечает Ленка.

И тут я побежал, думая, что никому не хочу его отдавать, не Ленке, не Сережки, не этим самым выдуманным ими мертвым.

Далеко уйти мне не удалось, запнулся о внезапно подставленный старым деревом корень, а дальше вспышка и бархатная тьма.

*

Мне пять лет, в Пермь приехал любимый дед…, до сих пор помню его седые волосы, крупные черты лица, тихую успокаивающую улыбку и медленные уверенные движения, человека повидавшего за свою жизнь много. Я знаю, что он директор школы, где-то в далеком уральском городке, а раньше настоящий морской офицер, кавалер различных орденов и наград, побывавший на трех войнах.

Для меня он просто – ДЕД, и я и иду вместе с ним по августовским лужам в шортах, цветастой майке и сандалиях, а он в сером потертом костюме, как большая скала, мы решили погулять по набережной Камы, и нам не страшна непогода, мелкий холодный дождь и то, что нет зонта.

Мы спускаемся в подземный переход, там таинственно темно и бесшумно, никого кроме нас двоих, и шаги какие-то по бесшумному глухие. А когда, поднимаемся наверх, вокруг огромный мир – залитый ярким по цыплячьи желтым солнечным светом. Невдалеке, шумят большие деревья, с совершенно зеленой листвою, множество плакучих ив и цветущий жасмин, переплетение мощенных камнем дорожек и укутанная запахами соли и нагретого солнцем песка набережная. На лавочках – улыбчивые старушки в огромных шляпах – панамах, с такими же, как и я цветастыми мальчишками и девчонками, а самое главное, за чугунным парапетом плещется самое настоящее МОРЕ….

У, как я визжу от счастья. Выпускаю руку деда. Бегу туда, где теплые соленые волны и белый песок…. Я трогаю волны руками как незнакомого, но симпатичного котенка, дую на белую пену, скинув сандалии, ношусь, обезумев в прибое, а когда вижу, что вода достаточно теплая, отпрашиваюсь у деда поплавать под его присмотром.

– Мы никому не скажем, – шепчет дед прикладывая палец к своим губам, на его запястье синий якорь, половина солнца в виде штурвала и крылатый змей…

*

О, как болит моя голова…. Дед, море. Лхматый мальчик, который сказал, что он – Медведь. Я касаюсь своего затылка, на руке кровь. Кажется, я ударился о могильную плиту…, когда бежал и запнулся о древесный корень, да еще был лук:

– Где мой лук? – спрашиваю я склонившегося надо мной круглолицего старика, одетого в засаленную телогрейку и точно такие же ватные штаны.

– Хүүхэд, – отвечает старик, щуря свои итак необычно узкие глаза цвета крепко заваренного чая, который местные называют чифирь.

– Голова болит, – жалобно шепчу я.

– Чичас, чичас, будет хорош, – круглолицый лысый старик в засаленной фуфайке, протягивает к моей голове свои ладони, похожие на корни деревьев, и начинает водить ими по кругу, что – то шепча себе под нос.