Алексей Скворцов - Почему, Лилит?

Дотянись рукой – твоя,

Нельзя, нельзя.

Не смотри мне так в глаза,

Нельзя, нельзя.

Вспоминать как рука в руке лежала

Нельзя.

Мне теперь мира мало,

Хоть мир во мне.

Я хочу, чтоб это был сон,

Но, по-моему, я не сплю.

Я болею Тобой.

Я дышу Тобой.

Жаль, но я тебя люблю.

Е. Ваенга

Утро третьего дня я дожидался долго. Как влюбленный мальчишка за 45 минут раньше выбежал на остановку и ждал… Ждал… Мне показалось, что я жду целую вечность. И вот появилась она. Боги, мои боги!!! Как она прекрасна. Я опять увидел эти глаза и утонул. Она сама подошла ко мне и сказала: «Вы так неприлично на меня пялитесь, что я уже начинаю теряться». И тут я сказал свою первую фразу, которая привела меня к краху: «Вы настолько прекрасны, мадмуазель, что я могу смотреть на Вас вечно, и мне это никогда не надоест». Она рассмеялась. Так прекрасен был ее смех. Она была прекрасна: ее алые губы, не тронутые помадой, ее улыбка, ее огненные волосы, ее фигура, ее рост и ЕЕ БЕСКОНЕЧНО ЗЕЛЕНЫЕ ГЛАЗА, в которых, должно быть, утонуло уже не одно поколение мужчин. Я понял, что влюбился. Прав был Булгаков – любовь поразила меня как финский нож, безжалостный удар прямо в сердце. И ты уже зомби. И я понял, что ради этой девушки я все сделаю, что в моих силах, и что не в моих силах тоже. Скажет она – и я брошусь с девятого этажа, скажет звезду с неба достать – и я рвану на Байконур. Скажет: «Я ухожу от тебя» – и нет смысла дальше жить.

Тут подошел трамвай, и я даже не заметил, как нас туда занесло. Мы стояли в трамвае близко-близко, так, что я мог чувствовать ее запах, запах моей женщины, и болтали так тихо-тихо, но все равно слышали друг друга сильнее всего окружающего нас мира. Мира вокруг нас просто не было. По крайней мере, ничего кроме ее лица, кроме ее глаз я не видел, и ничего не слышал кроме ее голоса. Я узнал ее имя, но, честно говоря, не запомнил его, что-то тривиально-глупое – Наташа, Юля, или что-то другое. В настоящее время, конечно, это было бы важным, но тогда…, тогда мне было «фиолетово» как ее зовут.

– Глупое имя, – сказал я тогда – Я буду называть тебя «Лилит», это имя больше подходит тебе.

Кто бы знал, как я был прав.

– Тогда я буду звать тебя «Адам» – смеясь, сказала она мне.

– Почему «Адам»?

– А почему «Лилит»?

– Ну,… это имя тебе подходит больше.

– Значит, тебе больше подходит Адам.

– Разве я похож на садовника Эдемского сада?

Вопрос остался без ответа, а я ей так и не успел сказать своего настоящего имени. Да и зачем, если мы и так друг друга понимали с полуслова, с полужеста, с полувздоха. И какая мне разница, как меня будет звать любимая женщина, которая смогла взять в плен мое сердце и стала дороже мне всего на свете, даже дороже меня любимого. Не правда, что нет второй половины, просто мы не ищем её, заменяя настоящую любовь какими-то отношениями. А когда встречаем ту, которая Богом создана только для тебя, то вдруг понимаем, что ничего в этом мире уже не нужно, и не важно. А, иногда, просто убегаем от своего счастья, ведь самые консервативные создания в мире – это мужчины, им не хочется менять уже сложившуюся жизнь. Многие боятся показать свои чувства, они считают, что мужчина не должен показывать свои чувства, а может быть некоторые понимают, что ничего из этого хорошего не выйдет и жалеют свою любимую женщину, которую любят на расстоянии, зная, что эта женщина их тоже любит, но боятся причинить боль не столько себе, сколько любимой женщине. Да все-таки есть семья, дети, перед которыми у настоящего мужчины всегда есть долг – отцовский долг. Коли родил детей, то ты должен их вырастить, уж лучше плохая но полная семья, чем неполная семья или детский дом.

Я проехал мимо своей остановки, да и плевать! На занятия в тот день я не попал, впрочем, как и Лилит не попала на свою работу. Для нас не было уже осени, не было серой хмари, льющейся с небес. Сначала мы пошли в какое-то кафе. Сейчас я плохо помню, но, по-моему, это было где-то на улице Рахова, возле Крытого рынка, ведь кроме нее я ничего не видел. Потом мы пошли в «Победу», там шло какое-то пошлое американское кино, типа экшен, кто-то в кого-то стрелял, хотя, вполне возможно, что это более позднее воспоминание, так как кино я не видел, потому что я смотрел только на Лилит. В темноте кинозала я впервые позволил себе прикоснуться к ней. Она повернула ко мне свое лицо, и я поцеловал ее в щеку. Но тут она прильнула ко мне и поцеловала меня в губы. Что я видел в это время трудно передать. Но, как будто, открылись ворота того самого то ли сада, то ли леса, и мы влетели туда с Лилит вдвоем. А потом кончился воздух, и только инстинкт самосохранения оторвал меня от Лилит. Дальше я плохо помню, как мы попали ко мне на квартиру.