Вадим Кучеренко - Бегство

– Куда на этот раз? – спросил Анну муж, улыбаясь с деланной веселостью, словно он шутил. – Где еще не ступала твоя нога?

Было раннее утро. В окно кухни виднелось низко нависшее над землей бледно-серое влажное петербургское небо. Они завтракали. Их разделял только маленький столик, и Анна могла видеть глаза Андрея. Они были грустными и немного встревоженными. Словно у перепуганного зайца, с неожиданной неприязнью подумала она. Но быстро справилась с нахлынувшим чувством враждебности и улыбнулась в ответ.

– В Австралии, в Африке, на Бали, – ответила она, заботливо, как и положено примерной жене, подливая в его чашку свежезаваренного кофе. – И еще много где не ступала моя красивая ножка. Но благодаря твоей маме…

Это было жестоко, она это знала, но не смогла удержаться.

Каждые полгода, а то и чаще, к ним приезжала мама ее мужа, Аделаида Марковна, и гостила по два или три дня, превращая жизнь Анны в ад. Не было ни одного дня, чтобы Аделаида Марковна не заводила разговора о быстротечности жизни и своем желании понянчить внуков, пока она еще жива. При этом она бросала колкие, словно кинжалы, взгляды на Анну и ее красивое гибкое тело никогда не рожавшей женщины. Первые шесть или семь лет замужества Анна терпеливо сносила эту пытку. Но потом, после долгого ночного разговора с мужем, и с его молчаливого согласия, начала уезжать на эти критические, как она их называла, дни из дома куда-нибудь подальше от Санкт-Петербурга – в другой город, в другую страну, иногда даже на другой континент. Она путешествовала под предлогом то служебной командировки, то внезапно предложенной работавшей в турагентстве подругой «горящей» путевки по смехотворно низкой цене, так что нельзя было отказаться, то по другой, наспех выдуманной, но благовидной причине. Порой эти вынужденные вояжи оказывались очень некстати для самой Анны, у которой из-за этого возникали проблемы на работе. Она работала в небольшом художественном салоне и считалась лучшим менеджером по продаже произведений искусства, обладая талантом заставить покупателя взглянуть на картину не его, а своими восхищенными глазами, и тот легко расставался с деньгами, не жалея о них, но радуясь покупке. Когда Анны не было, продажи неизменно падали, что отражалось на доходах салона и, соответственно, на зарплатах всех сотрудников, которые из-за этого заочно искренне невзлюбили Аделаиду Марковну. Но Анну все-таки отпускали, ценя ее безотказность в любое другое время, и она спасалась бегством, чтобы сохранить свой брак с Андреем, которого она, несмотря ни на что, любила и не хотела его терять. До замужества у Анны было много мужчин, даже лица которых давно уже стерлись из ее памяти, и ничего, кроме разочарования, они ей не приносили. И она понимала, что так будет и после Андрея, если она расстанется с ним – короткое очарование, быстрое разочарование и едкая горечь одиночества, разъедающая душу. И так будет продолжаться, пока ее душа не скукожится и не превратится в высохший пергамент, способный рассыпаться в пыль при одном неосторожном прикосновении. Анна не хотела, чтобы ее душа превратилась в пыль. Несколько ужасных дней в году, которые ей надо было пережить, не стоили такой жертвы.

Андрей жалобно поморщился, как это бывало всегда, когда он слышал что-то неодобрительное о своей матери, пусть даже тщательно завуалированное. Могло показаться, что он сейчас заплачет. И слезы закапают в его чашку с кофе, которую он держал в руке, сделав его горьким. А он очень любил сладкое, словно ребенок. Увидев это, Анна пожалела его, как пожалела бы своего ребенка, будь он у нее, и поспешно добавила:

– Но вот незадача – в Австралии сейчас слишком холодно, в Африке – слишком жарко. А на Бали внушает опасения вулкан Агунг.

– И что не так с этим вулканом? – невольно улыбнулся Андрей. Он не мог долго сердиться на Анну.

– Дымок над ним в последнее время стал намного гуще, как утверждают все четыре с лишним миллиона жителей этого благословенного островка. А вдруг начнется извержение, подобное тому, что когда-то погубило Помпею? Не хотелось бы мне свариться в кипящей лаве, как пампушке в масле, и оставить тебя безутешным вдовцом. Даже несмотря на то, что…

Анна хотела сказать очередную колкость про его маму, которую такой вариант развития событий, несомненно, обрадовал бы, дав надежду на новую женитьбу сына и долгожданных внуков, но опять сдержалась. Это вошло у нее уже в привычку – укладывать свои мысли на прокрустово ложе и безжалостно урезать их, прежде чем высказать мужу. Мир и покой в семье были для нее дороже истины, чтобы там ни говорили все древнегреческие философы вместе взятые.