Мила Тумаркина - За правду сражается наш народ!

Я с гордостью посмотрела на бабушку: «Ничего не забыла?!»

Бабушка сомневалась. На лице отразились отчаяние и борьба.

– Ты же справишься? – спросила меня бабушка неуверенно.

– Конечно, я готова! Ещё бы! Ты подумай, – с жаром продолжала я, – тысячу раз мы переходили эту дорогу с тобой и без, с дядей Сёмой и тётей Ирой, с двоюродным братом и троюродной сестренкой! Я даже одна переходила! Правда, сзади в двух шагах от меня, шёл папа и «контролировал процесс». Помнишь, я на него ещё обиделась? Ещё не хватало! Как будто я маленькая! Что особенного? Теперь сама. Справлюсь! – я чётко и ясно все это протараторила и предложила:

– Иди скорей на своё обследование, – голос мой звучал радостно и уверенно,

– я уже совсем взрослая!

Бабушка со вздохом открыла дверь. И я вышла на улицу. Она стала другой. Будто мир перевернулся.

Вот это ощущение изменённого вокруг тебя мира преследует меня до сих пор, особенно, когда я иду на риск или начинаю что-то новое.

Людей оказалось больше, чем обычно, и они были какие-то другие. Дорога казалась длинней: я не узнавала наше Огромное Дерево Удачного Спасения от Дождя. Роскошная крона, могучим шатром нависшая над тротуаром, как-то спасла нас с папой от ливня.

Мама отправила нас погулять в парк, строго приказав прийти к обеду. Мы торопились, но сильнейшая гроза и хлынувший неожиданно дождь нас остановил. Что было! Потоки воды лились с небес, ветер срывал шляпы и панамки и те, намокшие и грязные, вырывались из рук и неслись дальше. По асфальту текла река с порванной бумагой, косынками, окурками. Люди спасались, где могли. И к нам прибилось много народа. Рядом была остановка автобуса, и тот, кто выходил, сразу попадал под пулеметные струи ошалевшего дождя. А под деревом было хорошо: шапка листвы была настолько мощной и густой, что на нас не упало ни капли. И мама, ждавшая нас с горячим чаем и полотенцем, очень удивилась. И даже не ругала нас за опоздание.

А теперь я шла и испуганно думала, куда запропастился Дворец и магазин «Молоко»?

Наконец, я их увидела. Увидела и Дерево Спасения, и успокоилась, что иду верной дорогой. Длинная очередь, обвивающая кинотеатр и напоминающая мне питона Ка, показалась мне не такой, как всегда: непривычно вздыбленная, меняющая положение, она кончалась где-то далеко, за пределами моего воображения.

Я подошла ближе. Шум, крики сопровождали продажу билетов, среди очереди даже началось что-то вроде драки. Мне стало очень интересно.

И тут все закрутилось. Подъехали две милицейские машины, люди разделились на две реки: одна осталась у билетных касс с дракой и милиционерами, а другая, счастливая, хлынула ко входу в кинотеатр.

Я оказалась у входа. Мне безумно захотелось посмотреть, что там такое происходит в этом зале, что люди дерутся, чтобы попасть туда да ещё вызывают милицию.

К моему великому удивлению, строгие билетерши, охраняющие рубежи входа, спокойно пропустили меня, видимо думая, что я прохожу с кем-то из взрослых, с родителями.

Я ходила на этот сеанс весь день, выходя из зала и заходя снова, прибившись к кому-нибудь из взрослых. Некоторые даже покупали мне мороженое и газированную воду из автомата. Про садик, конечно, я не вспоминала. Счастье мое было безграничным! Я чувствовала себя абсолютно свободной и очень взрослой. Ещё бы, когда ты одна ходишь в кино и ешь эскимо, да не подтаявшее в виде неаппетитной сладкой лужицы на блюдце с наставлениями «ешь понемногу, медленно, а то горло простудишь» под взглядами строгой бабушки, а несколько порций зараз с газированной холодной водой, веселыми пузырьками щекотавшей горло!

Ну, посудите сами: какой может быть садик? Я даже поспала там, в зале под гул голосов с экрана…

Когда после работы мама пришла за мной в детский сад, воспитательница с удивлением объявила, что сегодня меня в садике не было, и она подумала, что я заболела.

Полдвенадцатого ночи, выйдя из зала с громкой толпой после последнего сеанса, я неожиданно увидела ошарашенные заплаканные глаза мамы, бабушки и дяди Семы. Они ринулись ко мне, подхватили на руки и понесли домой.

Я ехала на руках дядьки, крепко прижимающего меня к груди, рядом шла мама, вытирая покрасневшие и опухшие глаза, а сзади, стараясь поспеть за длинными ногами дядьки, семенила безутешно рыдающая бабушка. Она спотыкалась о дядькины быстрые ноги и беспрестанно повторяла: «Слава Богу, нашлась. Я бы не смогла жить».

Около дома я вновь увидела милицейские машины. А в комнате – молодого, уставшего милиционера, который укоризненно глядя на меня, сказал: