Диди Дори - Душа

– Труд в монастыре во славу Божию приносит душе огромную пользу. Еще преподобный Серафим Саровский говорил: «Нет паче послушания, как послушание Церкви! И если токмо тряпочкою притереть пол в доме Господнем, превыше всякого другого дела поставится у Бога…»

Пораженная Лина не верила своим ушам.

– Лола, девочка моя, ты такая молодая, впереди вся жизнь, полная удовольствий, приключений, зачем тебе это?

Лола слушала, опустив глаза.

– Ты умная девочка, тебе бы учиться, получить хорошее образование, престижную работу, встретить свою любовь, рожать детей. А ты собираешься отказать себе во всем этом?

Лола посмотрела на мать большими грустными глазами.

– Мамочка, прошу, пойми, у меня другой путь, это мое призвание, ты ведь знаешь, что у меня есть дар, я хочу, чтоб он был благословлен богом, —девочка подошла к матери и прижалась к ней, как в детстве.

Лина присела на подоконник, ноги не слушались ее, она не верила в происходящее. Разве о такой жизни для своего единственного ребенка мечтала она бессонными ночами? Ее дочь цитирует святых и собирается запереть себя в стенах монастыря. За что жизнь поступает с ней так жестоко? Она потеряла свою первую любовь, так этого оказалось недостаточным, теперь должна пожертвовать и дочерью?

В Лине назревало негодование и возмущение:

– Я не позволю тебе губить свою жизнь, ты меня слышишь? Я – мать, и я имею право поступить так, как считаю нужным, а считаю я, что тебе не нужно столько времени посвящать церкви, никаких длительных воздержаний в еде, у тебя растущий организм, требующий полноценного питания, а в следующем году ты заканчиваешь школу, и это должно быть для тебя первостепенным.

Лола молчала, слезы текли по ее щекам и капали на сорочку, оставляя на ней мокрые пятна. Она выбежала из кухни, чтобы не продолжать этот разговор.

Весь оставшийся вечер Лола упорно молчала, Лина даже порадовалась этому, потому что никаких душевных сил для продолжения разговора у нее не осталось.

«Ну и денек – с утра все наперекосяк», – тяжело вздыхая, думала Лина, выключая ночник…

Лачо шел вдоль реки с чистой хрустальной водой. Легкий ветерок трепал его черные пряди. Он подошел, улыбаясь ей, и она почувствовала себя счастливой и спокойной. Вдруг они очутились на лугу среди алых маков. Она никогда не видела подобной красоты. Лина захотела поделиться своим восторгом с Лачо, но его уже рядом не было. Он уходил вдаль с молодой женщиной в длинном красном покрывале. Лина окликнула его, Лачо улыбнулся ей, его губы зашевелились, но она не разобрала слов. «Лачо, Лачо, я не слышу тебя!», – кричала Лина, и тоска разрывала ей душу. «Отпусти ее», – донес до нее ветер последние слова. Лина проснулась на мокрой от слез подушке.

Райан ждал Лину возле пивоварни, он держал в руке красивый букет и заметно нервничал. После вчерашнего эта женщина не выходила у него из головы. Лина заметила издалека его высокую фигуру и вдруг отчетливо вспомнила летний вечер и загадочно улыбающуюся Лолу, напевающую из Фрэнка Синатры: «Америка, Америка».

Жизнь представляет собой движение по дороге с препятствиями, но движение это обычно направлено вперед. Никто не знает, сколько таких дорог ему предстоит пройти и сколько препятствий преодолеть. Но любое начало имеет свое завершение. Жизни в конце концов надоест проверять тебя на прочность. И вот тогда она подыщет уютное местечко и привезет туда самолетом, поездом, на корабле или машине, неважно.

Через год Лола, получив благословение от матери, ушла послушницей в монастырь. В будущем она твердо решила для себя стать монахиней по любви к Богу. «Наилучшая возможность общения с Богом – в монастыре, где нет всецелого, многотрудного попечения о жизни». Лола целенаправленно шла к своей цели…

А еще через пару месяцев Лина с округлившимся животиком приземлилась в аэропорту Хьюстон Интерконтинентал имени Джорджа Буша, штат Техас, где ее с нетерпением ждал влюбленный Райан Говард.

Высоко в безоблачном небе торжественно светило яркое солнце. Дул юго-западный ветер, море было покрыто мелкой рябью, и вся его поверхность переливалась, как грани обработанного горного хрусталя. В летний сезон каждый уважающий себя отель брал у муниципалитета в аренду небольшую площадь пляжа, заявляя о себе определенным цветом солнцезащитных зонтов и звонким названием на вывеске перед входом на свою территорию.