Д. Леонтьев - Патриотичные сказки. Тотальный политический стеб

…75 лет назад темной майской ночью бесшумно, на бреющем полете к центру Москвы подлетел мессершмитт и сбросил двух парашютистов. Пользуясь маскировочными куполами, они незаметно приземлились в сквере у Чистопрудного бульвара. Это были Лили Шнайдер и Ганс Гутенберг – диверсанты, подготовленные Гестапо для ведения подрывной деятельности в тылу врага. В секретных лабораториях Вермахта была разработана сыворотка, мизерная доля которой лишала людей человеческого облика и превращала их в отвратительных существ с осьминожьими щупальцами. Подчинялись мутанты только одному человеку на земле – фюреру. Лили и Ганс готовились сломить сопротивление Москвы с помощью этой адской жижи. Возле Чистых прудов находился коллектор, снабжающий водой весь центр столицы, включая здание Генштаба и Кремль. Скинув парашюты, Лили и Ганс пошли мимо пруда, и здесь их ждал неприятный сюрприз. Все произошло так быстро, что они не успели опомниться. Со скамейки поднялась широкоплечая небритая фигура в кепке, ввалила им два мощных удара и села обратно на скамейку со словами: «Пидор*сы, бл*дь! Ненавижу». Так бывает у нас в центре. Фашисты рухнули в воду. Их пробирки, спрятанные в карманах, разбились. Концентрация сыворотки в организмах диверсантов оказалась настолько сильной, что Лили и Ганс мгновенно превратились в мутантов и на сушу уже не вылезали. Несколько десятилетий они только и делали, что прятались и размножались, прятались и размножались. В общем, жили неплохо. За 75 лет их колония возросла до нескольких тысяч экземпляров. Они вырыли глубокие норы на дне пруда, и единственный голос, который мог их выманить наружу, принадлежал фюреру. Когда крик Вольфовича стал неотличим от озвучки хроники Третьего Рейха, мутанты показались на поверхности…

Ильич похолодел. Он единственный из всей толпы видел чудовищ, в огромном количестве появляющихся из пруда. А люди под воздействием харизмы лидера ЛДПР пребывали в полном блаженстве. Ленин в отчаянии набрал полные легкие, чтобы заорать, но понял, что создаст панику и многие будут растоптаны. Вождь принял решение оттянуть людей на себя и увести их от опасности. Он знал, как это делается.

Он встал на мусорный бак, снял кепку, зажал ее в ладони и, протянув руку вперед, начал:

– Матросы! Товарищи! Приветствуя вас, я еще не знаю, верите ли вы всем посулам Временного правительства, но я твердо знаю, что, когда вам говорят сладкие речи, когда вам многое обещают, вас обманывают, как обманывают и весь русский народ. Народу нужен мир, народу нужен хлеб, народу нужна земля. А вам дают войну, голод, бесхлебье, на земле оставляют помещика… Нам нужно бороться за социальную революцию, бороться до конца, до полной победы пролетариата!

Ильич старался изо всех сил. Он вспомнил свою пламенную речь на броневике у Финляндского вокзала, выступление перед рабочими Путиловского завода и вдохновенное слово для служащих Наркомпроса. Публика начала переходить на его сторону. Ленин почувствовал успех и продолжил.

– Грабительская империалистическая война есть начало войны гражданской во всей Европе. Недалек тот час, когда по призыву нашего товарища Карла Либкнехта народы обратят оружие против своих эксплуататоров-капиталистов. Заря всемирной революции уже занялась. В Германии все кипит. Не нынче – завтра, каждый день – может разразиться крах высшего европейского империализма. Да здравствует всемирная социалистическая революция!

Люди медленно, но верно сгруппировались вокруг Ильича. Мутанты остались слушать Вольфовича. Голос главного либерал-демократа к тому времени осип практически окончательно, но внутренняя сила, бередившая его, не ослабевала, и он решил, как Форест Гамп, пустить свой кураж в тело, в мышцы. Спрыгнув со сцены, он широкими шагами двинулся по Бульварному кольцу в сторону Пушкинской. Мутанты, перебирая щупальцами по деревьям, оградам и фасадам зданий, последовали за ним.

Воспользовавшись моментом, Ильич закончил митинг словами: «Теперь, товарищи, все идем спать. Так мы поможем партии и делу социализма!». К радости Ленина люди стали покорно расходится. Зрачки их все еще были неподвижны и расширены. А Вольфович тем временем бодро двигался по бульварам. По ходу маршрута он поприветствовал все стоящие на пути памятники. Обнял постамент Шухова на Сретенском, дежурно кивнул Ульяновой, затем пожал руку Высоцкому. Добравшись до Пушкина, остановился, просунул руку между пуговиц пиджака и попытался продекларировать: «Няня, няня, где же кружка?», но не смог. Возле Гоголя просипел «Не так ли и ты, Русь, что быстрая тройка несешься?». Кропоткину просто махнул рукой.