Андрей Виноградов - Трубадур и Теодоро, или Две двести до Бремена

Курить Трубадур бросил без всякого повода и тем более принуждения, просто решил попробовать и не передумал. Он так и не нашел ответ на вопрос, из каких таких продуктов в его организме одновременно выделилось столь колоссальное количество воли. Если бы знал, то украшал бы сейчас своими автографами стопки книг с рецептами поистине уникальной диеты.

По стечению обстоятельств, именно в это время от него ждали сдачи сценария для телефильма, но четыре витамина – «в», «о», «л», «я», – сложившись в кои-то веки в нужную комбинацию, сами для себя избрали приоритет. Ни увещевания, ни угрозы не в силах были отвлечь их от крестового похода на дым.

На беду, у работодателя Трубадура в то же самое время случился неконтролируемый выброс в кровь витаминов группы «х» – известных стимуляторов хамства. Причем, в таком непомерном количестве, что все предварительные наброски и сценарные наработки срочным порядком, фактически в одночасье оказались переданы другому автору. А «несправившегося» призвали незамедлительно возместить ущерб кассе.

– И-извольте вернуть э-эванс, – отчеканил в телефон работодатель, полагая, видимо, что именно так, на иностранный манер, это слово должно звучать из начальственных уст. Нельзя также исключить, что прононс служил иезуитским напоминанием абоненту: сумма хоть начислялась в рублях, но по курсу к иностранной валюте. Следовало понимать – будут пересчитывать. К чему приведет пересчет, можно было не гадать. Доллар надменно взирал на согбенную спину рубля.

– Как пожелаете, – в тон работодателю ответил Трубадур, легко пережив мимолетный укол раскаяния: еще неделю назад «э-эванс» обустроился в ячейке памяти с биркой «БП», то есть «Было Приятно». Мало кто не знает, что «аванс», «зарплата», «гонорар», «отпускные», «командировочные», «выигрыш», «заначка» всегда ничтожны, а «проигрыш», «долги», «заначка, обнаруженная женой» невероятно огромны, просто астрономически велики.

Работодатель, похоже, относился к непосвященному меньшинству, а может быть, знал обо всем не хуже других, но был чужд цеховой солидарности.

«Если бы я добывал себе пропитание толкованием английских имен, – размышлял Трубадур, сиюминутно вдохновленный монологом работодателя, – то заявил бы вполне ответственно, что отношения обоих полов с людьми по имени Э-ванс всегда мимолетны, хотя и таят в себе немало очарования и утех».

«Или же вот так. Если бы мне суждено было жить бедной английской девушкой, я никогда не вышла бы замуж за бедного человека с таким именем – Э-ванс», – продолжал он развлекать себя, пропуская мимо ушей рецепт нового блюда из небесных кар под соусом земных разочарований.

«А за Аванеса?» – подстрекательски выпытывал заинтригованный Трубадур у мифической бедной английской девушка.

– За богатого Аванеса – запросто! – отчеканила бедная английская девушка голосом Трубадура.

«Какая расчетливая стерва, – подумал он о собеседнице. – А может быть, наговаривает на себя? Врет, то есть? Ну и пусть врет. Все врут. Значит, расчетливая и лживая», – поставил он точку.

– Кто такой Аванес? – донесся заинтригованный и неожиданно помягчевший голос из трубки. – Это тот, что с Рубеном?»

Но Трубадур не счел нужным что-либо прояснять.

– Завтра все верну, – сказал он. – В десять тридцать. Максимум в десять тридцать пять. В вашем кабинете.

Как всякий литератор, Трубадур знал, насколько важны детали.

Теперь он придавливает трубками, в том числе и теми, что формально перешли в мою собственность, рыхлые стопки бумаг. У них есть имена: «Не вошедшее», «Не поместившееся», «Неуместное». Возможно, есть еще что-то ускользнувшее от моего внимания. Трубадур полагает – на мой взгляд, совершенно несправедливо, – что всю эту писанину нужно свалить однажды в кучу и назвать макулатурную Джомолунгму в честь автора: «Недоделанное».

Трубадур любит протирать трубки. Их темные мундштуки лоснятся как спины рабов на тростниковых плантациях. Словно парфюмер он принюхивается к добротно обкуренным чашкам и при этом смешно – крыльями – раздувает тонкие ноздри, мечтательно прикрывает веки. И через раз с нескрываемой гордостью упрямо напоминает – как «все равно» рад был избавиться от вредной привычки. Обычно это «черно-белый» вариант: «Все равно я молодец!», но иногда героическое полотно подается в цвете.

– Знаешь, я ведь тебе, наверное, сто раз рассказывал. Но ты такой рассеянный. Никакой силы воли не хватит для двух подвигов одновременно. Ну дописал бы я этот идиотский сценарий. И что? Курил бы по-прежнему, как паровоз, все что дымит. Текстик так и так выходил сраненький, любой нормальный режиссер гнал бы меня пинками от Останкино до Химок, без остановок. По-любому с авансом вышел бы знатный скандальезо. А так, видишь, о здоровье собственном позаботился. Ну не молодец?