Наталья Уланова - Все возможно (сборник)

Он не слышал меня. Меня он отталкивал.

Через год они вернулись. У супруги с учебой не сладилось.

…А что было со мной? Как это обычно бывает, я, опустошенный, оглоушенный их отъездом, не находил себе места. То запирался дома, то слонялся по городу, и как-то наткнулся на афишу. Гастролеры не то, чтобы особо заинтересовали, нет, купил тогда билет на чистом автоматизме. Но затем, в положенный день следовало выбриться, надеть лучший костюм, начистить туфли, наодеколониться и вперед. Безусловно, что-то толкало, двигало вперед. Я не удивился, когда встретился там со своим «волшебством». …Кажется, я понял, что надо делать. Я взял её руку, сжал крепко, и заговорил. Я говорил о том, что хоть мы и врозь столько лет, это не изменило ничего. Говорил, что мне её не хватает, что она до сих пор мне нужна. Я рассказал ей про сына. Про то, как считаю его нашим … Она пожимала плечами, боялась надеяться. Но я был уверен, как никогда. Спектакль мы пропустили. До антракта просидели в холле. А потом ушли. К ней. Так прошел год. А теперь…

В кратком разговоре по телефону в ответ на мой категоричный отказ вернуться супруга бросила фразу, что найдет способ. И очень скоро.

Ха, напугала. Возвращаться я не собирался!

Как-то вечером, когда улеглись страсти, и я почти успокоился, насторожил необычный звук. Кто-то настойчиво постукивал в окно. Мелкой подрагивающей дробью.

Тук-тук. Тук-тук! Пауза. Тук-тук. Тук-тук! Пауза. Тук-тук. Тук-тук!

Это было странным. Я, невольно разволновавшийся, подошел к окну, отдернул занавесь и обомлел. В стекло уперлись две крохотные ладошки. А пальчики, мои родные пальчики, продолжали выстукивать дробью:

«Па-па…вер-нись! … Па-па…вер-нись… … Па-па…вер-нись!»

… … …

…Прошло много лет. Как-то раз я разбирал захламленный шкаф, разыскивая затерявшуюся бумаженцию. Искал и не находил. Двигаясь по полкам, я окунался в прошлое, задерживался на каких-то записях, всматривался в забытые лица на порыжевших фотографиях. Бродил там , будоражил душу…

И вот уж самое неожиданное, наткнулся на пачечку старых писем, аккуратно перевязанных шелковой синей лентой. Надо же, я прекрасно помнил эту ленту! Довольный, порадовался своей памяти… И уж готов был отбросить связку в сторону, но заинтересовался старой маркой на конверте. А потом я увидел… почерк … Эти письма были написаны мне .

…Наверно, меня качнуло. Очнулся я на полу, среди повалившихся с полок бумаг.

Я забыл про затерявшуюся бумаженцию, я забросил все свои важные и неотложные дела, я сидел на полу среди учиненной разрухи и читал. В одном из вскрытых до меня письмах, в свое время не дошедших до адресата, но, как оказалось, все эти годы хранившихся в нашем доме, была такая строка: «… Знаешь, а ведь у нас могло быть двое детей …»

Получается, много счастья, много боли…

А я думал только об одном: почему жена не выбросила их? Почему сохранила?

За их выносливость, за их трудную жизнь, за слабости, страстность и одержимость, за их обаяние… Низкий поклон.

Узкая дорожка между высокими скалистыми горами… Причудливые узоры вершин острыми пиками взмывают в небо. Дух захватывает. А ниже река…

Теперь, эмоции, цели придают интонациям почти неуловимый романтизм. Всё становится серьезнее.

Город в горах, город в облаках…

Узкие, мощеные белым камнем улочки, мечети, дворики… Вековая замкнутость, восточная сказка. Смесь тюркского и фарси… С древних времен умение плавить железо и медь. Гул молоточков, звон медной посуды… Народ дружелюбный, вежливый. Женщины носят кувшины с водой. На кладбищах нет надгробий, просто камни… Лошади, ослики щиплют травку…

Облака опускаются прямо на город.

Лагич…одно из древнейших поселений человека.

Время шло. Ручное производство вытеснили машины. Самобытность местных мастеров утратила смысл, обособленность же, изоляция от мира обернулись непоправимым злом. Лишь лошадиные тропы вели к затерявшемуся в горах селению, и потому жизнь словно обходила его стороной. Да и потом, вести с большой земли сюда особо не торопились. Их приносили селяне, отважившиеся на долгий спуск вниз, или же редкие путники, решившиеся подняться на такую вершину. Но с тех пор, как началась война, чужих людей здесь не стало совсем. Ушли отцы и сыновья, опустели дворы и дома. Лагич, мир ремесленников, медленно угасал.

Старая мать сидела у реки, начищала песком медную, украшенную сложным орнаментом посуду. На дне чаши проступила арабская вязь «…мы уходим, мир остается, мы умрем – это останется памятью…»